— Тсс! Не перебивай папу! — сказал я.
Папа продолжил рассказ:
— У собак всех щенков из первого помёта всегда называют на букву А, следующих — на Б, ну и так далее. Если бы у деда Эдмунда было трое детей, то третьего, наверно, он назвал бы Вернер.
— Или Вера, — сказала Верена. — Могла ведь родиться и девочка.
— Или Виноград, — добавил господин Белло.
— Дай папе договорить! — попросил я. — И что стало дальше с дядей Астором? Он ещё жив?
— И да и нет, — ответил папа и многозначительно замолчал.
— Понятно, — сказал господин Белло и закивал.
— Что ты имеешь в виду? — спросил я у папы. — Как это — и да и нет?
— Он жив, но дяди Астора больше нет, — сказал папа.
— Штерни, ну-ка объясни нам всё это поподробнее, — попросила Верена.
Папа помолчал и наконец произнёс:
— Открою вам одну тайну. Это наша семейная тайна, но Верена тоже должна её знать.
Мы с Вереной и господином Белло с нетерпением смотрели на папу. А он всё тянул.
— Вы должны твёрдо пообещать мне, что никому об этом не расскажете. А господину Белло, может быть, лучше пойти на кухню и что-нибудь съесть. Вот уж не знаю, сумеет ли он молчать.
Но господин Белло и не думал уходить на кухню.
— Господин Белло умеет молчать даже очень тихо, — заверил он папу. — Господин Белло умеет молчать как рррыба.
— Не знаю, — засомневался папа, — не знаю.
Господин Белло подкрепил своё обещание:
— Господин Белло умеет молчать, как мёртвая рыба!
Кажется, это на папу подействовало.
— Ну хорошо, — сдался он. — Возвращаясь к истории нашей семьи… Значит, у деда Эдмунда было двое сыновей — Астор и Бернард. И когда дед передал аптеку старшему сыну…
— Как это? Я думал, аптекарем был дедушка Бернард. Ты же получил аптеку от него…
— Просто послушай меня, — перебил папа. — Дядя Астор был, как бы это сказать… Довольно легкомысленный. Пускался во всякие тёмные делишки. В какие именно, я не знаю, отец не любил об этом говорить. Контрабанда медикаментов или наркотики, что-то в этом роде. Дело расследовала полиция. Астора предупредили, что на следующий день за ним придут. И в ту же ночь он собрал чемодан, взял все свои деньги, зашёл в аптеку в Львином переулке, забрал и там все деньги из кассы и с первым же поездом уехал.
— А почему ты сказал «зашёл в Львиный переулок»? Разве он жил не тут, у нас? — спросил я.
— Нет, Штернхаймы жили тогда маленькой вилле на Кленовой аллее. А квартиры над аптекой сдавались.
— А что было дальше? — не унимался я.
— Когда в дом прибыла полиция, дяди Астора уже и след простыл. Он как сквозь землю Провалился. И тогда дед Эдмунд решил, что аптека достанется второму сыну, Бернарду. И пришлось твоему дедушке бросит исторический факультет, изучить аптечное дело и взять на себя «Аптеку Штернхайма».
— Которую потом взвалили на тебя, — заметила Верена.
— И которая тебя доконает! — добавил я.
— А об этом Асторе так никто никогда больше и не слышал? — спросила Верена.
— Слышали. Через десять лет дед Эдмунд получил письмо. На конверте красовались французские марки.
— Это было письмо от дяди Астора! — воскликнул я.
— Точно, — кивнул папа.
— Господин Белло тоже так и думал, — добавил господин Белло.
Папа продолжил рассказ:
— Дядя Астор писал, что после побега он записался во Французский иностранный легион, но теперь вышел в отставку и собирается подыскать жильё во Франции. Потом от него ещё десять лет не было новостей. А затем пришло второе письмо. Тоже на имя деда Эдмунда, только он к тому времени уже умер. Поэтому письмо получил твой дедушка Бернард. На конверте стояло имя отправителя: Гастон Провервиль.
— Кажется, я догадываюсь. Астор взял себе другое имя, — сказала Верена.
— Да, совершенно верно. Гастон — то есть Астор — написал, что у него страшная ностальгия и что ему очень хочется вернуться. И спросил, не могли бы Штернхаймы потихоньку снять ему квартиру в его родном любимом городе. Отец тогда отдал ему наш дом на Кленовой аллее, а мы переехали сюда, в Львиный переулок. Конечно, папа утверждал, что ему так гораздо удобнее: спустился на один этаж — и ты уже на работе. Но я думаю, он просто по доброте уступил дом. Он очень любил брата.
— А Гастон, то есть дядя Астор, — он до сих пор живёт в том доме на Кленовой? — спросил я. — И ты… ни разу…
— Я понял, что ты хочешь спросить, — не дал мне договорить папа. — Я был у него всего один раз. Но дядюшка меня выгнал. Он боится, что если его навестит племянник, то могут возникнуть подозрения. Пойдут слухи. Хотя я ему говорил, что у того дела давно истёк срок давности. И можно не бояться полиции. Но он мне не верит. Он стал немного странноватым. Из дома почти не выходит. Если и гуляет, то когда уже стемнеет. Продукты заказывает по телефону, с доставкой на дом.
— А кроме тебя кто-нибудь знает, что этот таинственный господин Провервиль на самом деле твой дядюшка? — спросила Верена.
— Я ни с кем об f том не говорил. До сих пор, — сказал папа. — И я надеюсь, что и вы сдержите обещание. — Он повернулся к господину Белло: — И ты тоже, господин Белло. Будешь нем как рыба!
Господин Белло кивнул.
— А как ты думаешь, если существуют записки прадедушки Эдмунда; то они могут быть только в том доме на Кленовой аллее? — осторожно спросил я. — Как бы мне их там поискать…
— Выбрось из головы эту дурь! — тут же сказал папа. — Во-первых, маловероятно, что какие-то записи вообще сохранились. А во-вторых, Гастон Провервиль тебя просто-напросто не впустит. И уж тем более если узнает, что твоя фамилия Штернхайм.
— Но я же не обязан говорить ему, кто я.
— Да всё равно бесполезно, — сказал папа.
— Похоже, Штерни прав, — обратилась ко мне Верена. — Какой-то он скользкий тип, этот Провервиль, судя по тому, что рассказывает твой папа. Не хотела бы я с ним повстречаться.
Господин Белло осмотрел себя с головы до ног.
— Господин Белло тоже бывает скользкий, когда намылится, — шепнул он мне.
— Это в другом смысле, — сказал я, — я тебе потом объясню. А теперь давайте пойдём домой.
— Точно, домой! Господин Белло уже немножко здорово проголодался, — добавил он, и мы вчетвером спустились по крутой лестнице на наш этаж.
Папа приготовил ужин и накрыл стол ещё до того, как хватился нас, а потом нашёл на чердаке. Так что можно было сразу садиться за стол.
