Если бы не субординация, они, наверное, разорвали бы меня в клочья – как сторожевые псы, которым на всю свору в качестве обеда выдали одну сморщенную морковку.
Мы надели шлемы, вышли под дождь, погрузились на транспортер и осторожно поползли через позиции берсальеров.
В это время в семидесяти километрах от нас ракетный дивизион тойлангов (по данным разведки Пятого Флота, он числился полностью уничтоженным в первый день операции) завершил топографическую привязку к местности. На блоки наведения ракет было выдано полетное задание, и железные карандаши начали парами покидать пусковые пеналы.
Конечно, в ту минуту я об этом не знал. Но когда из командирской башенки транспортера я увидел тусклые проблески огня над прикрывающими штаб корпуса зенитными батареями, стало ясно, что сейчас из облаков что-то вывалится.
И действительно, с небес посыпалось все вперемешку: обломки, горящие сгустки неотработанного топливного геля и, к сожалению, исправные боеголовки ракет, которым удалось прорваться сквозь меткий, но недостаточно плотный зенитный огонь.
Пузыри жидкого пламени, фонтаны пара и грязи, трухлявые потроха растерзанных ударной волной деревьев, шипящие сопли разжиженной стали…
Можно ли выжить в точке закипания стали?
К счастью – можно. Потому что поверх обычной брони на новую боевую технику накатывают еще три миллиметра искусственного алмаза.
Наш транспортер был новейшим для того времени произведением концерна «Объединенные Верфи», который, вопреки своему судостроительному названию, выпускал в придачу к боевым кораблям половину всей сухопутной техники Сверхчеловечества. А вот на универсальных блоках, из которых был набран штаб корпуса, генеральный заказчик сэкономил. Обычный многослойный полимер между двумя листами ингибированного алюминия – хорошая защита только от дождя.
Формально я не подчинялся командованию корпуса и не должен был принимать участия в поисках и спасении уцелевших штабистов. С другой стороны – тоже формально! – я был послан на Утес, чтобы оценить сложившуюся обстановку.
Десять минут назад обстановка была одна. Теперь, когда в довершение всех несчастий был разгромлен штаб, стала совершенно другой. Какой именно – я был обязан разобраться!
Повинуясь моему приказу, транспортер направился туда, где в водоворотах черной дымящейся воды светлели обваренные тела.
Через четверть часа обстановка снова прояснилась.
Генерал и большая часть офицеров штаба попросту исчезли. Их смерть подтвердили независимо друг от друга трое самых чутких берсальеров. «Нет биотоков. Только смутные отзвуки смерти», – заключили они.
Выжили и отделались чепуховыми царапинами Петр-Василий, два хирурга и начальник службы тыла. Остальные офицеры получили сильные ранения.
После гибели генерала и большинства полковников старшим по званию среди дееспособных оказался я.
– Ну что, подполковник, как спасаться будем? – спросил я у Петра-Василия. – И как корпус спасать?
– А что тут думать, полковник? – в тон мне ответил Дурново. – Все уже ясно.
И вправду.
Мы быстро поделили остатки подвижного парка штабной бронеколонны. Составили несколько курьерских групп по две-три левитирующие машины в каждой и особые группы: медицинскую и штабного ядра. Медицинская группа должна была отвезти раненых к нашему высадочному катеру и доставить туда двух посыльных, для которых я быстро надиктовал новую разведсводку и координаты зон, в которых полки будут дожидаться эвакуации на орбиту.
В курьерские группы выделялись по нескольку берсальеров и по трое моих активантов. Каждая группа должна была разыскать определенный полк и передать ему приказ об отступлении на такие-то позиции. Штабное ядро во главе с Петром-Василием отправлялось вместе с той группой, которая была назначена в ближайший полк. Я – наоборот, определил себе место среди тех, кому предстояло пройти самый длинный маршрут.
Все активанты получили от меня разрешение при встрече с противником использовать кольцо-катализатор. И напоминание, что потеря самоконтроля, по данным полигонных экспериментов, представляет для активанта опасность куда большую, чем прямое попадание из тяжелого плазмомета.
Тойланги повторили огневой налет – на этот раз по пустому месту. Все группы уже вышли на маршруты.
Какое-то время мы еще переговаривались друг с другом. Я успел получить оптимистический доклад медицинской группы о том, что катер найден целым-невредимым и погрузка раненых начата. Крайние северо-восточные курьеры доложили, что прорываются с боем через заслон тойлангов. Еще кто-то отрапортовал, что приданные группе активанты катализировались. Зачем – я узнать не успел. Переговоры потонули в помехах, начала сказываться недостаточная мощность бортовых передатчиков.
Мы летели по просеке, прорубленной нашими инженерными танками несколько дней назад. Как и везде на равнине, земля здесь была покрыта водой. Насупленные берсальеры прощупывали местность. Нарваться на затаившуюся под водой мину сейчас, после того как посчастливилось пережить ракетный град, было бы особенно обидно. Я сидел в командирской башенке, за спиной у оператора оружия, и усердно буравил взглядом окружающий нас лес.
Никто за нами не гнался. Никто в нас не стрелял. В просветах между стволами деревьев открывались лишь все новые и новые деревья. Одна и та же порода: толстостволые растения с задубелой корой, по фактуре напоминающей слоновую шкуру. Ветки увешаны пучками стручкообразных листьев. У большинства деревьев листья были густого буро-зеленого цвета, на некоторых – черные. Эти, чернолистные, судя по всему, свое отжили.
Ливень постепенно превратился в дождь, дождь – в морось.
Местность стала выше. Из-под воды выглянули засиженные пестроголовыми грибами макушки кочек.
Еще через несколько километров сплошной водный покров распался на узор из отдельных озер и озёрец, соединенных змеистыми перемычками ручьев.
До арьергардной заставы искомого полка оставалось немного. В эфире даже начали проскакивать обрывки переговоров на командной частоте – свидетельство того, что в полку еще кто-то жив и даже бодр. Правда, монотонные вызовы нашего радиста по-прежнему оставались безответными.
Радар зенитной самоходки, которая следовала в нашей группе замыкающей, нащупал сквозь туман главный ориентир: верхушку сопки, на склоны которой я рассчитывал отвести полк. До сопки оставалось десятка два километров.
Мы проделали большую часть пути без единого выстрела. Мы не встречали никаких следов боестолкновений вдоль просеки. Похоже, победные реляции, которыми поначалу сопровождалось развертывание корпуса на Утесе, имели под собой некоторые основания.
«Может, не генерал был дурак, а мы с подполковником паникеры? – подумал я. – В конце концов, разгром штаба корпуса еще не означает разгрома боевых частей…»
– На сопке коробки. Повторяю: на сопке коробки, – доложил оператор радара.
