– В смысле? – напрягся Митя и отстранил от себя девочку. – У меня есть телефон. Зачем?
– Мить… Не обижайся… Возьми, пожалуйста… – Эля стала доставать из сумки телефон.
– Да не возьму я ничего, ты что! Неужели я еще у тебя подарки буду брать! Я сам тебе все подарю, когда… – Митя замялся. Он ведь все время хотел рассказать ей, что ждет его в будущем. И так ни разу и не рассказал, обмолвился неясно пару раз, да и все.
Они шли по широкой дороге по краю поля. Наверно, здесь ездят машины, поля, возможно, урожайные. Но за то время, пока они шли, не проехала еще ни одна машина.
– Я могла бы здесь жить, – с удовольствием оглянувшись, сказала Эля. – А ты? Мог бы уехать из города?
– Конечно… Особенно с тобой…
Эля взглянула на Митю, засмущалась, отвернулась. Вот когда она смущается, это несравнимо ни с чем. Такая сладкая, огромная нежность разливается по его груди, так хочется ее прижать, спрятать ото всех, стать с ней одним целым… Митя даже закашлялся от волнения и покрепче обнял Элю. Потом остановился.
– Мы так не дойдем никогда! – негромко засмеялась девушка, обнимая его.
Целый мир, огромный новый мир, в котором все по-другому. Как будто не видел и стал видеть. Или в мире появились новые краски, или природа расцветилась после долгой муторной зимы. Столько новых острых ощущений, столько наслаждения, какая же пресная жизнь была у него раньше, пока он этого не знал, а ведь это только начало, только прелюдия… Митя поднял ладонями Элин подбородок и заглянул ей в глаза. Спросить? Или об этом не спрашивают? А если обидится, если рассердится, он слышал такие истории… Что ему важнее – чтобы она не рассердилась или чтобы прелюдия, растянувшаяся на столько дней, перешла… в основную часть. А что – основное? То, чего пока не было и от чего волнуется и взрывается его тело, или то, что в душе? Или это не разделить…
Митя рассердился от собственных мыслей. Он об этом думает, потому что… потому что не понимает, чего хочет она. Могла бы и яснее как-то выражать свои намерения. Потом рассердился от того, что Эля, как будто не видя и не понимая его смятения, идет, легко помахивая какой-то веточкой, что-то красивое напевая. «Je suis malade… completement malade…» – пела она, дразня его своим спокойствием, ясной улыбкой, свежестью, своим летящим, проникающим в него голосом…
Митя потряс головой, поднял камень, зашвырнул его далеко в поле. Эля лишь подняла брови, но ничего не сказала. Пошла вперед. Легкая, грациозная, свободная. Как будто ничья. Как будто только что и не целовала его. Идет, не оборачиваясь, уверенная, что он догонит… Ах, так! Картинка, пронесшаяся в этот момент у Мити в голове, испугала его самого. Конечно, и так бывает. Но он так не хотел, он хотел по-хорошему, по согласию, даже наоборот, чтобы она сама к нему подошла… Он не имел в виду никакой грубости, никакого насилия… Но картинка, которую он увидел, такая яркая, такая жаркая…
– Можно воды? У тебя была вода, я видел, – хриплым голосом попросил он Элю, догнав ее в два прыжка и стараясь не сталкиваться с ней глазами. Кто-то внутри него живет, кого он, оказывается, совсем не знает…
Позвонил отец. Митя старался говорить спокойно, но, видимо, ему это не совсем удалось.
– Ты скоро там? – спросил отец.
– Думаю, да. Но… тут еще надо передвинуть кое-что…
– Хотел как раз с ней поговорить, я подойду, наверно, через полчасика, чай допью…
– Нет! То есть подходи, но Таисия собиралась уйти, вот поручила целый список…
– Так я тебе помогу, – мягко сказал Филипп.
Догадался? Он догадался, что Митя так же далеко от школы, как и от дома?
– Не надо, бать, смеяться будут, здесь же другие ребята еще.
– Ах, смеяться надо мной будут… Ладно, сына, дома разберемся… – Филипп резко отключился.
Митя перевел дух. Что будет дома, сейчас думать не надо. Главное, чтобы отец не пошел в школу. Пусть лучше рассердится.
– Все хорошо? – спросила Эля.
Митя кивнул.
– Вот здесь поворот. Смотри, кажется, вон там забор какой-то.
Они подошли к старому забору, когда-то покрашенному зелено-голубой краской, невысокому, сквозь который хорошо проглядывалась территория.
– Где бы нам перелезть…
Митя перемахнул через забор в том месте, где он покосился, и помог перелезть Эле. Территория старого пионерского лагеря была вся заросшая. Аккуратные когда-то кусты калины и боярышника превратились в густые непролазные заросли, вымахали сосны, осины, березы, сквозь дорожки, уложенные плиткой, продралась трава.
– Смотри! – Эля наклонилась, сфотографировала землянику, выросшую между плитками, сорвала ягоды. – Ешь… – Она положила несколько ягодок в рот Мите.
Тот не отпустил ее руку. Как-то не думается о деле, о важном деле, ради которого они приехали, о котором он думал всю зиму – он ведь давно это замыслил… Но когда она рядом, этот запах – то ли от ее волос, то ли от ягод земляники… Эти влажные губы, испачканные ягодами, сладкие, податливые, ее горячее тело под тонким платьем…
Эля отступила от него.
– Что? – резко спросил Митя и шагнул снова к ней.
– Мы хотели что-то найти здесь. Ты хотел.
– Успеется.
– Мить… – Эля смотрела на него совсем не тем взглядом, которого он ждал.
– Что?!
Понятно, ему все понятно. Это то, о чем рассказывали, очень грубо, цинично, другие парни. И что ты с ней поделаешь, если она так с ним…
– Но мы же не за этим сюда приехали. Ты не за этим сюда стремился.
– Ну, еще раз скажи! Скажи!!! – выкрикнул Митя. – Одно другому не мешает! – буркнул Митя, чуть погодя, заставляя себя не кричать, не показывать ей, как ему обидно. Вот позор какой, а! Еще и говорит прямо… Понимает все, значит. Понимает и не хочет. Почему? Почему?!! Может, не спрашивать разрешения? Не ждать, пока она согласится… Не нюниться, ведь это тоже нюни!
Митя опять шагнул к ней, Эля не двигалась с места, не отступала, не поднимала рук, чтобы обнять его… Почему-то совершенно некстати он вспомнил, как дал себе слово в Юрмале, что ее вообще ни один мужчина никогда не коснется, потому что она ангел, а не девушка… Ерунду он тогда надумал, конечно, но…
Эта мысль помешала Мите.
– Ладно! – махнул он рукой.
Говорить ей, что она права, он не будет, но… И действительно. Он хотел найти скульптуру, ради этого ехал, а вовсе не ради Эли, точнее, не ради того, чтобы перешагнуть черту, отделяющую его от мира взрослых мужчин. До нее осталось полшага. Сделает ли он их сегодня?
Митя дома взял тайком у отца две сигареты и коробок спичек, сунул их в рюкзак. Вот сейчас он как раз выкурит одну сигарету. Он уже пробовал пару раз курить, год назад и недавно, с Деряевым, его не стошнило, не закружилась голова, было вполне нормально. Больше не хотелось, правда. А сейчас как раз тот момент, когда можно покурить.
