– Митя… – Эля постаралась сказать как можно осторожнее. – Может, тебе чем-то другим надо заниматься? Тем, что само получается…
– Другим?! Ты что? У меня все получается с виолончелью! – Мальчик откинулся от стола. – Получается! Когда я дома один, иногда знаешь, как получается… Я же упустил время, слишком поздно понял, чего я хочу, только год назад…
– А как это произошло?
– Мне… – Митя поднял глаза на Элю и тут же отвел их. – Ну, в общем…
Сказать, что так решил отец? Но это же правда! И если он увидел в Мите будущую звезду, значит, так оно и будет, отец никогда не ошибается. Он знает, понимает все. У него безупречный вкус. Откуда Митя это знает? Просто так было всегда. На этом стоит мир. Его мир. Другого мира он не знает. Да ему другого не надо. Если бы не Эля с ее глазами, в которых он тонет, тонет, не может выпутаться, под их взглядом ему хочется как-то… забыть от отце, что ли… Рассказать о себе все, и… чтобы она восхитилась, улыбалась, глядя только на него, ахала, села рядом, села ближе, чтобы он чувствовал рукой, кожей это ее хрупкое плечо, чтобы она была совсем рядом, так, как невозможно…
Митя встряхнул головой. Ужас. Наваждение. Нет, так не должно быть. Это не свобода. Это зависимость. Он встал, размял ноги, руки, побоксировал.
– Ты что? – удивилась Эля.
– Так… – Митя ответил хрипло, резко прочистил горло. – Да так, ничего. Сядь напротив, не садись рядом со мной.
– Тут неудобно сидеть…
– Значит, я там сяду.
Он не позволит себя увлечь так, что он забывает, о чем начал говорить. Он – трезвый, он – взрослый, он – уверенный в себе самец. Вот. Что-то он совсем забыл об этом. Разнюнился!!! Митя сел так решительно, что скрипнул широкий деревянный стул, изо всех сил стукнул кулаком по столу.
– Пива? – прищурилась Эля.
Мальчик опешил:
– Как ты догадалась?
– Да не трудно было. Давай обойдемся без пива, хорошо, Мить?
– А то ч?
– Нич. Просто обойдемся. Ты не договорил.
– Не буду договаривать!
Когда она напротив, а не рядом, это чуть лучше, но… Все равно начинает затягивать, затягивать, и бороться с этим трудно, почти невозможно, вот уже ничего, кроме ее глаз, ее золотых прядок, сбившихся на одну сторону, открывая нежную шею, кроме ее губ, так доверчиво открывающихся… Черт, черт!!! Да что происходит!!!
Митя встал, прошел по залу в поисках туалета, с трудом нашел его под пристальными взглядами всех посетителей – все смотрели, как он ищет туалет, все смеялись над ним. Но он нашел туалет, включил холодную воду, сунул под нее голову – он умеет, он знает, как снимать напряжение, он вообще все знает!!! Он – взрослый, он самостоятельный, он даже отцу звонить не будет, сам справится со всем!!!
Митя взъерошил мокрые волосы, небрежной походкой вышел из туалета, не спеша прошел по залу, ловя восхищенные взгляды. Да, если сказать себе, что все эти улыбки – не насмешки, а восхищение, то так оно и будет. Все смотрят на него с восхищением. Все знают, что он – как молодой Марлон Брандо. Все видят в нем звезду.
– Все хорошо? – спросила Эля. – У тебя такой вид…
– Какой? – задиристо спросил Митя.
Растерянный! – хотела сказать Эля, но пожалела друга. Она видела, что он мучительно борется с чем-то, с чем, правда, непонятно. Но пока в борьбе явно побеждает это что-то, а не Митя. Эля дотянулась до мальчика и поправила ему воротник. Митя отпрянул.
– Нет!
Эля внимательно посмотрела на мальчика. Что происходит?
– Что такое, Митя, мне уйти?
– Нет…
Ну как сказать ей… Как сказать, что ему хочется, чтобы она ушла, и чтобы она не уходила никогда. Что она – лучше всех, что такой больше нет, что она единственная, что именно такой он всегда представлял себе свою девушку, и что он не хочет никого рядом, что он должен быть один, иначе у него ничего в жизни не получится, как это все сказать, чтобы она ушла и… осталась, чтобы она не обиделась, чтобы она провела рукой по его щеке, и… чтобы она никогда больше его не трогала… потому что… Черт, черт!!!
От обилия противоречивых чувств Митя вспотел. Ну вот. Будет теперь сидеть вспотевший, мокрый, как растерянный мышонок, который прилип к картонке с клеем. В серединке – кусочек сыра, ароматного, вожделенного, а вокруг – клей. И он своими маленькими беспомощными лапками, брюшком, мордой – приклеился и застыл. Мокрый, жалкий, зависимый. Пойманный!!! Впереди – смерть. Потому что несвобода – это смерть.
Митя посмотрел на Элю. Догадывается она о его состоянии? Девочка в этот момент откусывала теплую булочку с маслом. Им только что принесли хлебную корзинку и чай.
– Что? – Эля увидела его взгляд, не так поняла. – Сейчас я тебе тоже намажу маслом.
– Не надо! Я сам могу себе все намазать!
– Мить, а если бы не виолончель, ты бы кем стал?
– Скульптором, – неожиданно для самого себя, не задумываясь, ответил Митя.
– Я так и думала, – кивнула Эля. – Ты очень талантливый скульп…
– Нет! Нет! Я бездарен! И это не искусство! Но все равно…
Эля пододвинула ему корзиночку с булочками.
– Хорошо. Ешь, пока они горячие.
Митя откусил булку, не чувствуя вкуса, жадно съел одну, вторую.
– Кажется, я голодный, – проговорил он с набитым ртом. – Когда мы вернемся, я хочу поехать в одно место… Мне очень надо найти одну вещь… Поедешь со мной?
– Конечно. А куда?
– Сам не знаю. Понимаешь… – Митя взглянул на Элю. Говорить или не говорить? Поймет она его? Не будет смеяться? Поймет, зачем ему это нужно? Так сложно все это объяснить… – Понимаешь, я хочу увидеть скульптуру, мне надо сфотографировать ее, сделать большую фотографию… Ту, за которую отцу дали премию… Я повешу дома эту фотографию… Я буду на нее всегда смотреть… Он – великий скульптор, ты понимаешь?
– Понимаю, – осторожно кивнула Эля.
– И… Так вышло… Его все подставили тогда… И заказы вообще дают по блату… по знакомству… Или за деньги… Заплатишь деньги, и тебе дают хороший заказ… А отца за деньги не купишь… Он не продается… Талант не продается… К нему так просто не подъедешь… Они знают… – Митя почувствовал, что запутался и замолчал.
– Понятно…
– И… – Митя поднял на Элю глаза. – Мне жалко очень его. Он так хочет творить. Но у него же нет мастерской, понимаешь? А без мастерской невозможно творить. И заказы все такие, что настоящий скульптор за это браться не будет. Настоящих – единицы, остальные – подельщики, безрукие, бесталанные. А мой отец – настоящий. И… Я хочу, чтобы он посмотрел на свою знаменитую скульптуру, и… и… почувствовал в себе уверенность… И чтобы все как-то у него наладилось, понимаешь?
Эля кивнула.
