В их компании тоже стало все меняться. Раньше было хорошо и весело. Теперь компания словно пронзена пересекающимися влюбленности. Все влюблены не в тех. К ним прибилась еще тоненькая Ирочка, разговаривающая детским голоском, с усиками над верхней губкой, темноволосая, с пронзительными голубыми глазами и резко очерченными бровями. Пока Ирочка была маленькая, она без ума любила животных – то собак, то лошадей, то всех бездомных и выброшенных на улицу кошек. А когда подросла, полюбила мальчиков. Сначала она была влюблена в Ваню, влюбленного в грубую Таньку. Ходила за ним, как на привязи, приглашала на концерты, на выставки. Он отказывался, тогда она стала приглашать его вместе с Танькой. Так они втроем целую зиму куда-то ходили. На уроках стало обычным делом: Ваня смотрит на Таню, Ирочка – на Ваню, а Танька наслаждается тем, что нравится Ване и что она очевидно лучше Ирочки. Потом Ирочке это надоело, она резко бросила Ваню, которого так и не добилась, и стала ухаживать за Костиком.
Костик всегда рядом с Элей, рядом с ним – Софья, которая оберегает Костика от Элиных дружеских насмешек, защищает, отстаивает его мужские права, мужскую гордость, потому что Костик сам ничего отстоять не может, краснеет, смеется, толкает Элю, ненароком прижимаясь к ней своим костлявым телом, говорит: «Дура!» – и убегает подальше, потом приходит опять, просит есть или проверить математику. Но Ирочка стала обхаживать Костика внезапно и энергично. Теперь уже она приглашает Таньку и Костика – на праздник воздушных шаров в торговом центре, на выставку промышленного текстиля, на презентацию книги о развитии кораблестроения в России, после которой обещали бесплатно накормить и сфотографировать для научно-популярного журнала. Тане интересно попасть на страницы журнала, Костику – поесть. Он из вполне обеспеченной семьи, дома его кормят хорошо, но он всегда хочет есть и на слово «еда» реагирует как на пароль. Костик идет туда, где еда. Поев – туда, где Эля.
Никто из подружек ни слова не написал ей. Странно, почему. Хотя бы Танька, которая ревностно не дает Эле сесть ни с кем, кроме нее, и сама громогласно называет себя лучшей подружкой. Ходит с Ирочкой на презентации и выставки и требует безоговорочной Элькиной дружбы.
Дружить с Таней – это все бросить и болтать с ней часами, если Тане становится грустно, делать за нее вариант по математике и физике, проверять ее сочинения, в которых Таня может сделать тридцать-сорок грамматических ошибок, читать Танины стихи, которые она пишет в стиле японских хокку, только на русский манер, и не про природу, и не тонко… «Вот и лист упал. Блин! Чё б ему еще не повисеть? Осень». Зато мальчикам нравится, они хохочут.
Элька посмотрела на фотографию смеющихся друзей. Они снялись в парке. Ирочка, тесно льнущая к Костику, Танька, выставившая вперед тонкие губы и сбившая волосы на глаза, так что те начали слегка косить, София с непроницаемой улыбкой, стоящая с другой стороны от Костика, близко, но порознь, София не позволит себе прикасаться к мальчику напоказ, ее восточная гордость не позволит, Ваня, на всех фотографиях с вопросительной улыбкой смотрящий на Таньку, Костик, разрумянившийся, и, как обычно, потерявший равновесие в момент, когда стали фотографироваться, и еле держащийся на ногах – ноги так сильно выросли совсем недавно, Костик управляться пока с ними не научился…
Почему так все горько? Почему такие несовершенные отношения? Почему еще полтора-два года назад они дружили без оглядки, смеялись, ходили гулять в парк, играли в мяч, в «крокодила», вместе смотрели фильмы, а теперь… Может, все-таки позвонить родителям? Эля, вздохнув, набрала их номер.
– Элька! – обрадованно выдохнула мать. – А мы звоним-звоним тебе, связи нет…
– Я на море гуляла.
– На море? Ну и как там, дочка, хорошо?
– Хорошо…
Ну что она спрашивает… Море – это море, а Эля – это Эля. Просто от моря счастливым не станешь, по крайней мере, в пятнадцать лет.
– Элька, сейчас я отца дам. Он тоже хочет с тобой поговорить.
Как будто Лариса сейчас с ней поговорила. Если это называется разговор с матерью, когда у тебя кошки на душе скребут…
– Элька, как ты? Добралась до Юрмалы?
– Добралась, пап. Завтра конкурс.
– Выспись, дочка. У тебя все хорошо?
Сказать? Кому из них? Как это сказать, как описать то, что произошло днем? Неужели отец сам не слышит по голосу, что ничего хорошего у нее нет? Как сказать – он меня обнял и взял за руку, а через несколько минут наорал на меня ни за что ни про что, плюнул в мою сторону и ушел? Его отцу стало плохо, я не так отреагировала, но Митя же говорил такую ерунду, даже страшно повторять…
– Пап…
– Ты грустишь? Надеюсь, ты поела хорошо?
– Хорошо, пап.
– А что ела? Как там кормят?
– Кормят на убой, пап.
– Сколько раз в день?
– Восемь, пап.
– Во-осемь? Может, и мне к тебе прилететь на пару деньков?
Было бы неплохо, папа, если бы ты отдал часть дел своим заместителям и прилетел ко мне на пару деньков, да хотя бы на день…
– Прилетай, пап.
– Хм… хм… – закряхтел Федор. – Вот, значит… Ну куда мы с матерью от фабрики денемся… Сама знаешь…
– Знаю, пап. Все хорошо.
– Дочка, дочка… А хлеб их пробовала? Не забудь привезти что-то.
– Пробовала, целый день ем хлеб.
– Эля… Ну-ка, знаешь ли… Включи-ка скайп. Хочу на тебя посмотреть.
– Нет связи, пап.
– Точно?
– Точно. Интернета нет.
– Европа все-таки… – с сомнением протянул Федор.
– У них кризис, пап. Все уехали на работу в Германию, и урожай пропал, собирать некому, покупать некому…
– Элька, – прервал ее отец, – прекрати болтать. У тебя на самом деле все хорошо?
Элька услышала встревоженный голос матери: «Что у нее?»
Совсем низко пролетели две толстые белые чайки, крикливо переговаривающиеся между собой. В просвет между соснами был виден кусочек свинцового моря, светлого, спокойного, и медленно садящееся солнце в серо-голубой пелене облаков. «Что у нее…» Вопрос-то какой!.. Да ничего у меня, мам! У меня – жизнь. У тебя – жизнь, у папы, у вас вместе, и вот теперь у меня – жизнь. И в ней все не так, как хотелось бы.
– Элька, не молчи.
– Я не молчу, пап.
– Все нормально?
– Все блестяще, пап. Я иду в гостиницу, чистить зубки и ложиться спать. Спокойной ночи, малыши.
– Хорошо… А… – Федор не знал, о чем еще спросить дочь. – А там у тебя не темно, не страшно? Десять часов все-таки…
– Белые ночи, пап. Сейчас сниму закат и пошлю вам.
– Отличная идея, дочка! Завтра утром обязательно позвони перед конкурсом. Мы с матерью в тебя верим. Будь умницей!
