Филипп взглянул на часы.
– Так, без двадцати одиннадцать. Иди играй. Еще двадцать минут имеешь право. А как ты думал? Через тернии к звездам, сына.
– Я… не могу… батя… меня тошнит…
– А меня, знаешь, как тошнит от тебя, ошметок ты загаженный!
Марьяна проговорила:
– Мальчики, вы не ссорьтесь, пожалуйста. Я вас люблю. Тебе получше, сынок? Я чайку тебе сделаю…
И ушла на кухню, плотно прикрыв за собой дверь.
– Давай, давай! – крикнул Филипп, надуваясь и багровея. – Давай! Прячься! Кастрюльками греми там! Всё на меня бросай! Говняшку эту я сам, я один должен воспитывать! Всё – я! – Он изо всех сил стукнул кухонную дверь ногой, так, что задрожало стекло в двери. – Вставай! – Он рванул Митю за рубашку. – До инфаркта хочешь меня довести? Вставай, иди играй! Куча дерьма, ты – просто куча дерьма! Ты понимаешь, кто – ты? Сухая говняшка ты, вот ты кто! Я тебе варил настойку, цедил, студил, а ты – что? Все обратно сдал? Сам будешь сейчас варить и снова пить, пока все не выпьешь! Что ты молчишь? Что ты на меня смотришь?
Митя опустил голову. Сейчас надо, главное, переждать. Отец быстро успокоится, как обычно. Он добрый, и отходчивый, и очень ранимый человек. Он – старался. А Митя его подвел. Он не хотел подвести, но подвел. И правда, слова не сдержал, не играл, сколько нужно. А если мало играть, то ничего не получится. И так он слишком поздно понял, что его ждет карьера великого виолончелиста. Пока отец ему не сказал, он не понимал, чего ему искать в жизни. Шесть лет еле-еле в музыкальной школе учился. Только в последний, выпускной год взялся за ум. А как тут наверстаешь? Ровесники уже играют концерты, а он еле-еле на экзамене сонатину до конца доиграл, четверку ему натянули, не заканчивать же с тройкой по специальности! И когда он пришел на следующий год, осенью проситься в восьмой класс, завуч руками развела:
– Ну вот! Бесплатно учиться не хотел, теперь платно будем тебя учить?
– Нет, нам платить нечем, – твердо сказал тогда отец. Он умеет настаивать на своем и ставить на место людей. – Мы не воруем. У нас денег лишних нет. Мать одна работает. Так что пишите нам разрешение на бесплатное обучение в восьмом классе.
– Я посоветуюсь с директором, – заколебалась завуч.
– А пойдемте вместе, прямо сейчас! – легко улыбнулся отец. – Мне – разрешат. Я скажу, кто я и почему мы имеем право на бесплатное обучение!
И им разрешили, поняли, кто его отец… И что же, Митя теперь подведет отца? Нет, нет, конечно. Он вообще может никогда не включать компьютер. И выключить телефон. И не отвечать Эле, которая еще час назад что-то ему написала, он видел значок ее сообщения Вконтакте, и не открывал, хотел немного подождать, чтобы она не думала, что он ждет не дождется ее сообщений…
Митя сел, прислонил к себе виолончель, начал играть.
– Это лучше любой бабы, поверь мне, сына…
Филипп сел напротив сына.
– Руку вот так держи, не сгибай в запястье, вот, молодец… Знаю, знаю, как надо, чувствую! Талантливый человек во всем талантлив! Вот не играл никогда, и слуха у меня особого нет, а как играть – знаю. Интуитивное знание, как у древних. Они же ни логарифмов, ни таблицы умножения не знали, а про мир знали всё. Вот и я так. И запомни, сына, никакая баба не даст столько удовольствия, сколько дает музыка. Там ты властен над одной только женщиной, а здесь – надо всем миром. Сидят в зале триста человек – и они в твоей власти, а еще триста миллионов слушают тебя по радио, слушают твои диски, или как там ты в Интернете слушаешь, в ютубе своем… Ты их всех заставляешь себя слушать… Они все – твои рабы, понимаешь?
– Да, батя…
– Все, что сегодня не доиграл, доиграешь завтра. Можешь в школу утром не ходить, я разрешаю. Что у тебя первым уроком?
– Физика.
– Нет, на физику надо идти. Мужику нужна физика. Иди. Придется вставать. Меня не буди. Мне надо выспаться. Мне завтра могут звонить насчет заказа. Я должен нормально выглядеть. А то посмотрю с утра на себя в зеркало, там такая рожа заспанная, помятая, и разговаривать буду неуверенно, и опять не договорюсь. Поймут, что слабину дал. А так я им условия поставлю – и никуда не денутся, как миленькие согласятся! Скажу – половину вперед. И прибегут, принесут на блюдечке. И все у нас будет. И деньги на отпуск, и машинку стиральную купим, и что ты там хотел, новый планшет… Все купим. Одежду тебе… Поэтому надо нормально с ними разговаривать, чтобы хвосты поджали! Они же знают, с кем имеют дело! Это не какой-то им там неизвестный молодой сосунок, который вчера институт кое-как окончил. Мастеру заказ делают! И я марку должен держать… Это целая наука, сына! Кто тебя еще научит таким тонкостям, если не батя! Физику сделал?
– Да.
– А если не врать бате?
– Ну… не до конца.
– Ах ты, ошметок… – Филипп шутливо ударил Митю по затылку, да не рассчитал, у того аж клацнули зубы. – Ну-ка, давай садись, делай, а я рядом посижу. Сына мой… Дитё ты еще неразумное… А это что? – Филипп увидел, как Митя задвигает телефон под тетрадку. – Ну-ка, ну-ка, это что там за сообщение… Как открыть? Контакт этот ваш… Вот хрень какую придумали, а… – Он увидел первые слова. – «Ку-ку…» Это что за ку-ку? Кто может позволить мужику такие слова писать? На хрен пошли ее, я ведь знаю, что это баба какая-то… Открывай, я жду.
– Батя, там ничего нет, кроме ку-ку. Она всегда так пишет…
– Всегда? Моему сыну кто-то всегда пишет «ку-ку»? Что за бред? Что за унизилово? Ты что, сына, охренел? Как ты позволяешь этим… – Филипп набрал побольше воздуха и проорал матерное слово, – с собой так обращаться?! Ну-ка, я сейчас ей отвечу. Это же она, да? Я тебя от нее еще не отвадил? Давай, давай, пиши: «Пошла на хрен!» Так и напиши. Можешь еще прибавить матом. Или нет, матом не надо. Напиши просто «коза». Это лучше будет. Чтобы знала свое место. Матом – много чести. Эмоций слишком много. Так кто это? Она?
Митя сжался в комок. Если написать Эле то, что требует отец, она вряд ли будет еще когда-то с ним разговаривать, тем более не сядет в одно купе и не поедет на фестиваль, туда, где отец будет далеко, а она – близко… А если не написать, отец разойдется так к ночи… Его иногда разбирает, он не может себя остановить… Никто его не остановит, ни мать, ни соседка, которая то и дело вызывает полицию… Они уже и не ездят, смеются только… Кто же его остановит! Батя – творческий человек, понятно, такие бури внутри бушуют… Вся их пятиэтажка дрожит, когда батя разойдется… Никто не спит, с первого по пятый…
– Мальчики, у вас все хорошо? – В дверь Митиной комнаты заглянула Марьяна.
– Хреново у нас все, мать. Ремень неси, широкий. Митька что-то перестал понимать человеческие слова. Не хочет отца слушать. Неси-неси, не робей. А то и тебе попадет. – Филипп подмигнул Марьяне. Она знает, что он имеет в виду… Ушла сразу! Не перечила. Его жена не перечит ему. Если даже весь мир перевернется, и все жены будут перечить мужьям, его жена будет ему служить, как служит уже семнадцать лет. Поэтому он и женился на ней. Поэтому и живет с ней, терпит ее, не такая уж она и красавица. Но зато умница какая… Все понимает с полуслова. И служит ему, служит, и верит в него, боготворит. А так и должно быть! Никак иначе! До сорока лет такую женщину не мог найти, и все же – нашел!
