Митя выбежал из училища, его с трудом догнал задыхающийся и держащийся за сердце Филипп. Дал ему затрещину и прохрипел:
– Воды мне!
– У меня нет, батя.
– Воды даже для отца нет… Господи… – Он с трудом дошел до ближайшей лавочки, согнал студентов, сидевших там с сигаретами, плюхнулся на нее. – Садись, сына! Подумаем, что делать дальше.
– Отец, поехали домой, пожалуйста. Ничего не делать.
– Нет, сына, нет! Я это так не оставлю! Я им еще покажу! Поедем во вторник в Гнесинку! Там нормальные люди работают!
– Поедем, – кивнул Митя. – Но только там то же самое скажут.
– Да ты что! Ты что, сдался? Ты – сдался? Мой сын – сдался?!! Эти бабы ничего не понимают! Да их по мордам видно! Мужиков у них нет, вот они и злые! Что они понимают в искусстве? А?
– Бать, пойдем, пожалуйста, не кричи так…
– Стесняешься меня, да, сына? – горько спросил Филипп. – Стесняешься… Ну ладно… Вот помрет твой батя, будешь на могилке у меня стесняться.
– Бать… – вздохнул Митя, взял виолончель и пошел, не оглядываясь.
Филипп через некоторое время догнал его, взял у него виолончель, несмотря на возражения Мити, обнял сына.
– Мы еще им покажем всем, да, сына?
– Да, батя, обязательно покажем.
Глава 33
– Принесите нам еще чаю, с лимоном! – Никита сделал знак официанту и продолжил, останавливая Элю, которая все порывалась ему возразить: – Не надо ничего говорить, пожалуйста. Ты маленькая, ты просто многого не понимаешь.
– Никит, зачем я буду тебя обманывать?
– Глупая! – Никита засмеялся, хотя Эля видела, что ему совсем не весело. – Не надо никого обманывать. Ты живи, зная, что вот есть я. Я буду приезжать, я тут завязался в двух проектах. Будем видеться очень часто, раза два-три в месяц. Поедешь в Осло…
– Нет.
– Хорошо, не поедешь. Эля… – Он все-таки взял ее руки в свои, несмотря на протесты Эли. – Тебе надо петь, ты понимаешь? Тебе все это в голос говорят.
– Я не знаю.
– А я знаю. Надо петь. И вообще. Тебе надо жить в шоколаде. Смеяться, ездить по всему миру, быть любимой, рожать детей, петь на лучших сценах мира… У тебя всё для этого есть.
– Хорошо.
– Ты так говоришь, как будто выслушала приговор.
– Я… тебя… не люблю.
– Разве вообще слово о любви было произнесено? – легко улыбнулся Никита. – Тебе сколько сахару? Давай тростникового положу, полезнее. Кто говорит о любви? Я тебя не заставляю себя любить. Только пообещай мне, что ты никаких глупостей с этим мальчишкой делать не будешь.
– Что ты имеешь в виду?
– Сейчас тебе кажется, что ты его любишь…
– Я не буду с тобой об этом говорить. – Эля высвободила руки и хотела уйти.
– Значит… – Никита встал и усадил ее обратно. – Значит, любишь. Ничего, разлюбишь. С ним тебя ждут одни страдания и лишения, это раз. Ты слишком маленькая еще, это два. Я видел его глаза – это три. А он уже не маленький, поверь мне. И предложит тебе совсем не то, что предлагаю я.
– А что предлагаешь ты? – Эля устало подняла на него глаза.
– А я тебе не предлагаю срочно со мной спать. А он предложит, вот увидишь.
– Никит… Давай не будем все сводить к…
– Послушай меня. Тебе есть с кем поговорить об этом?
– Нет, – честно ответила Эля.
– Так поговори со мной.
– Не хочу. Ты не понимаешь. Мы расстались с Митей.
– Как же это звучит! Как красиво звучит! Как расстались, так и снова встретитесь!
– Нет, я не прощу его.
– Элечка, милая… – Никита пересел к ней, осторожно поправил волосы. – Вот я к тебе не лезу, правда? И не потому, что я не хочу. А потому что я порядочный и взрослый. И хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Причем хорошо со мной.
– Зачем тебе это надо? – пожала плечами Эля.
– Глупый и детский вопрос, можно, я не буду отвечать?
– Никит, наверно, ты хороший и даже… – Эля посмотрела в огромное зеркало на своего друга, – даже красивый. Но не для меня.
– Не торопись, пожалуйста. Школу закончи. Поступи учиться. Тебе открыты все двери. Я буду рядом, я тебе обещаю это.
– Ты так хорошо все про себя знаешь?
– Ты похожа на девушку из моего сна, – засмеялся Никита. – Когда мне было пятнадцать лет, мне снилась такая девушка, с золотыми волосами, тонкая, высокая. Она шла мимо, оглядывалась, улыбалась и шла дальше. Я всегда знал, что я ее придумал, а когда увидел тебя, то понял, что она существует.
– Красиво…
– Веришь?
– Нет. Ты думаешь, так бывает – вот сейчас ты мне не нравишься, а когда-нибудь понравишься?
– Ты жестокая, – опять засмеялся Никита, – но, по крайней мере, искренняя. Бывает по-разному. Я знаю только это.
– Может, будем дружить? – растерянно спросила Эля. – У меня как раз нет никого, с кем можно поделиться…
– Рассказать о том, как ты скучаешь о Мите? Я готов выслушать даже это. Но пообещай мне…
– Это несложно пообещать, Никита, – кивнула Эля. – Я понимаю, о чем ты говоришь. Я не смогу его простить. Никогда.
Уже несколько раз она слышала значок сообщения. Телефон лежал рядом, с другой стороны от Никиты. Эля видела начало сообщений.
Прошу тебя…
Эля, прошу тебя…
Ты все не так…
Выслушай, это о другом…
Я сегодня ходил…
Зачем он ей пишет? Ведь она все объяснила. Он думает, ей интересно, куда он сегодня ходил? Все, конец, пути назад нет. Что-то можно простить, а что-то – нет. Все всё знают, одна деревня. Столько человек их видели с Тосей, та сама так откровенно рассказывает, охотно распускает сплетни, не боясь Деряева, не стесняясь…
– Вот и договорились! – Никита приобнял Элю и сразу сам пересел напротив. – Давай поговорим о деле. В январе будет хороший фестиваль в Стокгольме… Как раз на ваше Рождество, на наше то есть… на православное. Отпустят тебя?
