Отец отстранил Марьяну, с огромным подозрением осмотрел Митю, убедился, что тот не взял ни сумки, ни кошелька, что одет в волейбольные шорты и самую простую майку, не надушен, не причесан… Отец еще взлохматил Митины волосы, дернул его за майку:
– Слышь, сына, чтобы через двадцать минут был дома!
– Агась! – ответил Митя, перепрыгивая через две ступеньки и молясь, чтобы отец не увидел его телефончик, который мальчик нарочно оставил в комнате, для того, чтобы отец не вызванивал его, предварительно стерев в нем все Тосины слова – стыдные, сладостные, невозможные…
Жаль было их стирать, но сейчас он увидит ее саму и заставит ее сказать это ему вслух. Он понял, что может заставлять ее делать все, что он хочет. Что только может себе вообразить и что пока еще не может.
Глава 30
Иногда Мите казалось, что отец догадывается о том, что происходит в его жизни. Посматривает на него, посмеивается, почему-то не лезет. Понимает, наверное, что это не Эля. Пару раз спрашивал, небрежно, походя:
– Как там поживает Эля?
– Не знаю, – честно отвечал Митя. – Не переписываемся.
Все как-то так закрутилось… День за днем, день за днем… Тося, Тося, Тося… Митя стал привыкать, Митя осмелел, Мите слегка приелось, он заскучал и решил сделать паузу, не ходил к ней с недельку, потом забегал с новым азартом. Он был уверен, что Тося прогнала Деряева, а даже если и нет… Сама пишет, сама просит прийти, такая послушная и смелая, неожиданная, откровенная… Митя перестал видеть, какая она некрасивая. Присмотрелся, привык. Пару раз сталкивался с ее матерью, но при ней он у Тоси в комнате не запирался, уходил. Мать попробовала с ним заговорить, да он разговаривать не стал. О чем? Они и с Тосей разговаривали мало. Когда он слушал ее сбивчивые рассказы о ее жизни, о подружках, ему становилось скучно, а то и неприятно. Сам он ей рассказал о своих планах на жизнь, да и все. Ему же было ясно, что в эту жизнь Тосю он не возьмет. Он вообще никого туда не возьмет. Он – одинокий музыкант, и это не плохо, а хорошо, в этом его сила.
– Бать, я работать пойду, – сообщил он отцу как-то утром за завтраком, в начале августа.
– Что это вдруг? – спокойно спросил отец, с хрустом откусывая сушку. – Хорошие челночки, знатные… Кстати, твоей бывшей знакомой мануфактура… Да, умеют люди воровать… Не пожалели денег – упаковка у них экологическая, разлагающаяся! Сами они разлагающиеся, буржуи хреновы! Так куда ты пойдешь работать, сына?
– Курьером.
– Да ты что это, Митенька! – всплеснула руками мать. – Зачем?
– Хочу подработать, – кратко ответил Митя. – Велосипед куплю.
– Послушай меня, сына. – Отец положил руку ему на плечо, да так, что Митя прогнулся под ее тяжестью. – Послушай очень внимательно. В этом доме все по-прежнему решаю я. Я говорю – нет. Объяснить – почему? Объясняю. Мать работает, нам этого хватает. Мы с тобой – творческие люди. Ты – тонкая натура, виолончелист. Ты не можешь бегать по городу за две копейки.
– Правда, сынок. – Марьяна с любовью смотрела на внезапно возмужавшего сына. – Ты вон и так что-то осунулся. Щечки за лето сошли совсем. Сидишь, сидишь, играешь… Ну куда тебе еще курьером бегать! Я денег скоплю на велосипед тебе. Вон отцу скоро заказ должны хороший дать…
– Да! – Филипп откинулся на спинку стула. – Сообразили, наконец, кто может оформить Тверскую площадь…
– Тверскую площадь? – ахнул Митя. – Тебе дали заказ?
– Дадут, куда денутся! – Филипп махнул большой рукой. – Я уже поговорил с кем надо… Людишки уже там забегали! Бубенцов согласился! А кто еще может такое вытянуть?
– Отец у нас гений… – Марьяна с любовью погладила мужа по плечу. – А гении иногда по полжизни ждут своего часа…
– Или после смерти становятся знаменитыми, – горько усмехнулся Филипп.
– Бать, не надо…
– Так что, сына, забудь. Тебе деньги нужны?
– Ну не так чтобы… – замялся Митя.
– Вот и хорошо. Вот и ладно-ть. Дома тебя кормят, велик старый можно починить, что там делов-то – раз плюнуть, вот я соберусь в это воскресенье как раз да и посмотрю, что там с ним… В волейбол ты играешь бесплатно! Когда, кстати, у вас соревнования?
– Скоро, батя, скоро. – Митя постарался выдержать взгляд отца.
Конечно, он понимал, что чем дольше он не говорит отцу, который, кажется, начал догадываться о его тайной жизни, тем страшнее потом будет разоблачение. Но говорить об этом он не мог.
Два дня назад ему написала Эля. Она пишет редко, раз в неделю, а то и реже. Иногда он кратко, сухо отвечает, иногда молча удаляет ее письма. Сейчас он прочитал сообщение:
Я во Франции. Здесь так же пусто и одиноко, как и в Карелии, как и на Тенерифе, как и в Москве. Митя…
Зачем он это прочитал? Что он ей может сказать? Что все изменилось? Что у него теперь другая жизнь? Или что он иногда видит ее во сне, просыпается и плачет. Да, он плачет. И об этом никто никогда не узнает. Почему он плачет, он сам понять не может. У него все хорошо, все распланировано. Четыре часа в день он играет на виолончели, не семь, ему хватает, он и так идет семимильными шагами, программа уже почти готова, два часа катается на роликах, два часа читает в парке по программе, если хорошая погода, если плохая – дома. Через день ходит к Тосе. Иногда два раза в день, это весело. Иногда пропускает. Это тоже весело, особенно когда она его уговаривает. Глупыми такими словами, неприличными… У него все отлично. Не надо было его кидать. Кинула – получила. Ему все равно, пусто ей или не пусто.
А дразнить его тем, что она объездила весь мир… У него денег нет. Он никуда летом не поедет. Зато у него другое. Он стал взрослым. А она пусть теперь бегает с Дудой и Костиком и смотрит на него издалека, завидует Тосе.
Мите было тошно от своих собственных мыслей, но он заставлял себя думать именно так. Жестко, четко, определенно. Он знает, что ему нужно. Эля ему мешает, все, точка. Отвлекает, забирает силы. А Тося – не мешает. Даже наоборот. С ней все понятно и просто. К тому же усы стали быстро расти, голос совсем окреп, походка стала другая, уверенная, мужская. Еще бы! Он то и дело идет от своей женщины, которая стонет, тает от его прикосновений, дождаться его не может, умоляет прийти, делает все, что он хочет, и даже больше. С ней он – всевластный король, а не жалкий щенок. А то, что иногда вдруг накатывает и становится тошно и мерзко… Ну что с этим поделаешь. Тося – несовершенна, а у него очень высокие требования. Когда-нибудь его женщина будет прекрасная. А сейчас ему хватит и такой.
Эля дала себе слово – просматривать почту раз в три дня. Не чаще. Раз в три дня у нее совсем портилось настроение, не хотелось смотреть на лазурное море, на горы, ничего не хотелось. Хотелось запереться в комнате и сидеть, смотреть в стенку, часами, пока стенка не начинала кружиться перед глазами. Потом это проходило. Ей казалось – вот сейчас она найдет нужные слова, вот сейчас… Митя прочитает их, поймет, что все не так, как ему кажется, все совсем не так…
