– Тем более, что в последнее время им все больше приходится думать об обороне собственной планеты, верно?
– Именно так. А теперь – не обессудьте, мое время вышло. Я должен вернуться к своим прямым обязанностям: рисованию больших красных стрелок на штабных картах.
Бершов вежливо улыбнулся.
– Так что, адмирал, следующее интервью будет уже на Эрруаке?
– Следующее интервью будет на Земле. Правительство напомнило Ставке, что главная задача боевого планирования высадки – сбережение жизней наших солдат. Если сохранность биосферы и физическая целостность Эрруака войдут в противоречие с минимизацией наших потерь...
Тут наконец проявились следы деятельности цензуры, о которой я уже и думать забыл. Контр-адмирал заткнулся на полуслове, стены кают-компании исчезли и, после второй порции рекламы, моя высшая нервная деятельность вернулась в накатанное русло.
Я вновь обнаружил себя на ходовом мостике «Бетховена». Согласно часам, я пребывал в бессознательном состоянии двадцать семь секунд.
Норма. Обычная секунда равна примерно минуте психовремени, которое является мерой информационного обмена в наведенных новостных галлюцинациях. Это, кстати, в прошлом веке считалось главным аргументом в пользу перехода на новостные пилюли: экономия времени в пятьдесят и более раз!
Ясно, что за полминуты в большом мире мало что изменилось. «Бетховен» от Паллады отползал, «Симитэр» к ней подползал...
Все произошло быстро.
«Пояс Аваллона» был одновременно прорван в трех секторах.
Р-раз! –
вокруг Паллады с интервалом в пару секунд одна за другой вспыхнули сорок звездочек;
операторы батарей ПКО в полнейшем непонимании констатировали, что визуально наблюдаемые звездочки по данным радаров и грависканеров являются боевыми кораблями первого класса;
ответ на запрос «свой-чужой» – отрицательный;
«Боевая тревога! „Красный Смерч“! Нет, Семь Бездн Аль-Фараби под вашей задницей, повторяю: боевая тревога!!!»
Два! –
плотные клинья торпедных стай, паника, вспышки квантовых установок ближней обороны;
огонь, океаны лилового и оранжевого пламени, красный смерч, грохот захлопывающихся дверей;
компьютеры опережают наводчиков, хриплое «урра» – это рассыпался на молекулы первый крейсер тойлангов, вслед за ним исчезают в громоздящихся разрывах торпед еще три;
на входе в боевой пост кто-то орет не своим голосом – автоматическая переборка перебила бедолаге голень.
Три! –
тойлангов все больше;
вслед за первой штурмовой волной, составленной из устаревших типов кораблей и предназначенной на заклание нашей ПКО, из подпространства выходят линейные силы флота – стройные, изящные красавцы, похожие на алмазные сосульки, источенные черными прожилками батарей ближней обороны и закутанные в призрачное дрожание защитных полей;
ясно: тойланги уже выбросили в районе Паллады больше сотни кораблей первого класса;
против них выходят лишь семнадцать вымпелов Флота Метрополии.
Где же остальные!?
– Сир, только что приняты сообщения из сектора Трансплутона и из Пятого Октанта: Красный Смерч.
– К дьяволу, без них все ясно. Сколько нам еще болтаться на джамп-траектории?
– Три минуты восемнадцать секунд. Но, сир, мы числимся в основных списках флота и считаемся боевой единицей. Мы не имеем права покинуть сферу боя без приказа вышестоящего начальника.
Не знаю, что думал по поводу бредней своего старпома капитан Гриффин ап Гриффин, но в этот момент противник атаковал наш несчастный док. Нам очень повезло, что вся мощь удара сосредоточилась на Палладе и кораблях Флота Метрополии, а нам достались лишь несколько торпед. К тому же, нас поддержали огнем корветы.
Только две «бешеных торпеды» смогли прорваться через заградительный огонь и лопнули в нескольких километрах от мобил-дока, выбросив тучи мелких реактивных снарядов с кассетными боеголовками. Обычно такие штуки используют для экологичного уничтожения площадных планетарных целей вроде солнечных энергоустановок или антенн дальней связи. В нас их выпустили явно по недосмотру.
Основную массу снарядов приняло наше непомерно раздутое чрево, в котором могли вольготно разместиться четыре корвета или суперкрейсер. Но несколько штук задели и кое-что жизненно важное.
Первоклассная док-камера мгновенно превратилась в решето, заполненное вакуумом, а боевой пост, в котором я вел бесплодное общение со старпомом – в угольно-черную пещеру, где воцарились безмолвие и безвременье.
Наконец кто-то тихонько рассмеялся. Весьма нервно, замечу.
– Господа, у меня на коленях чья-то рука, – сообщил незнакомый голос.
Я сообразил, что как-то незаметно переместился из вращающегося кресла на пол. Сотрясение было настолько резким, а болевой шок настолько сильным, что мое сознание, по всей видимости, предпочло несколько секунд пребывать как можно дальше от тела.
– Это моя, правая, – прошипел я, открывая глаза и с трудом переворачиваясь на спину.
Оказалось, что угольно-черной пещерой боевой пост являлся только по моему мнению.
Света стало меньше, но кое-что еще работало, пара экранов светилась, а широкое панорамное окно видеонаблюдения продолжало мерцать в такт биениям неравного боя. Весь пост, от пола до потолка, был заляпан кровью. Рядом со мной лежал старший помощник, превратившийся в рубленую котлету. Я отвернулся.
– Поздравляю. Остальным, по-моему, повезло меньше.
Только теперь я заметил, что повсюду – в креслах, потолочных панелях, в консолях с аппаратурой – едва заметно подрагивают радужные диски. Настолько тонкие, что некоторые невозможно разглядеть, не изменив угла зрения.
– Здесь их тысячи, – словно бы угадав мои мысли, прокомментировал все тот же голос.
Я поднялся на ноги, что без правой руки оказалось не так уж и просто. Но ни боли, ни крови не было.
Кроме меня и незнакомого офицера в форме капитана берсальеров ни одной живой души на боевом посту мобил-дока «Бетховен» не осталось.
Офицер сидел на полу у входа в боевой пост. За его спиной щерилась длинными сколами развороченная взрывом переборка. Правее горбатилось то немногое, что осталось от капитана Гриффина ап Гриффина.
– Кто вы? – спросил я, неловко вытаскивая уцелевшей рукой пистолет из кобуры на правом боку.
Ничего не могу с собой поделать – как и любой офицер бортовой безопасности корабля, я терпеть не могу появления чужаков на ходовом мостике.
А этот человек был чужаком. По данным на конец истекших суток, среди экипажа и пассажиров не было ни одного капитана. И ни одного берсальера.
Мир вокруг летел в тартарары. Но я был вынужден исполнять свой долг. Даже осознавая, что «Бетховен» через минуту превратится в облако холодной пыли.
