Она кивнула, расправляя подол платья. Винтажного платья, похожего на бутон чуть подвядшей розы.
— В этот праздничный день, в день восемнадцатилетия моей девушки Алины… я хотел бы предложить ей стать моей женой. Вот кольцо. — Макс полез в карман штанов, достал красный футлярчик, раскрыл его. — Алина, выходи за меня замуж!
Щеки девушки вспыхнули, свет всех софитов ударил в глаза. Она протянула руку, и сияющий ободок белого золота обнял прохладный пальчик. Тут же зашумели гости, вставая; гром аплодисментов оглушил; наемные фотографы защелкали вспышками с разных ракурсов. Тянулись десятки рук — оглаживали, трепали, поздравляли.
Помолвка. Как мило.
Тайтингиль, отвлекшись от размышлений о судьбах мира, напряженно следил — за Алиной, за Ирмой, за Котовым. Что-то было неладно тут, на этом людском празднике, понятном и все-таки странном, все-таки неправильном.
Котов молча опрокинул горлышко бутылки в рюмку и сразу же коньяк — в себя.
И тут он увидел ее.
Загорелую, красивую брюнетку в облегающем коротком черном платье, в темных очках, с яркими вишневыми губами.
Олю. Лучницу Алору.
Ты ворвался в жизнь мою нежданно,
Изменил мою реальность.
Мысли мерцают, на сердце вспышки
И любовь без передышки.
Все начиналось как невинный флирт,
А теперь пуст без тебя мой мир.
Ты волшебный, ты с другой планеты,
Ты из моей мечты.
Певица очень старалась, помогая мотиву бедрами, и басист ласкал гриф уверенными широкими движениями… Котов затравленно оглянулся: Тайтингиль стоял подле Ирмы, и вокруг белого с золотым крутилось, вертелось пестрое, гулкое, гомонящее. Эльф прихватил плечи Ирмы и удерживал ее — в буквальном смысле удерживал, дав опору спине и силы принимать бесчисленные поздравления, охи и ахи. Ирма что-то тихо сказала Тайтингилю — Котик увидел, что эльф раздвинул толпу широким движением длинной руки.
— Алиночка, детка, я поеду домой, — Ирма обняла дочку, — я не выспалась, вы все равно будете до утра танцевать. Тайтингиль меня проводит. Хорошего тебе дня рождения!
Обнялись еще раз.
Котяра встал, провожая эльфа и Ирму взглядом.
Его шатнуло.
Он огляделся — Макс спокойно подошел к Оле и проследовал за ней в сторону туалета.
Алинка разговаривала с будущей родней, глядя в обломки лебедя. Тоненькая; зеленый черешок корсета и бежевые, серые, розовые складки легчайшего жатого шелка, лежащие бутоном чуть завядшей розы.
Сердце Димы Котова ударило в ключицы. В горло.
— Алиночка, — выговорил орк, подходя.
— Дядя Котик! — заулыбалась она. — А ты пьяненький!
Он длинно выдохнул, в сторону.
— Алин, потанцуешь со мной?
— Ну конечно!
Обвила его шею руками; на каблуках смелая озорная девчонка была такая высокая, взрослая. Тонкая талия кололась бисером и горячила широкие лапы Котика.
— А вот эта девушка темненькая, — начал он издалека, ощущая себя отчего-то неловким подростком. — С Максом сейчас туда пошла, она кто?
— Девчонка какая-то из его универа, — улыбнулась Алина, — а что, Котик?
Котик дрогнул. В нежной ложбинке Алинкиных грудей горел эльфийский рубин. Глаза ясно смотрели на него. На Диму Котова, на коньяке пережившего объявление помолвки.
И Котик…
— А то, Алин, что это Оля. В университете никаком она не учится, а снимается по кабакам. Они любовники. Любовники, н-ну… Мы с Натальей Петровной их с Максом застукали, и что-то сильно я подозр-реваю, что наррркотики у него — именно от этой Оли. Если ты мне не веришь…
Замок пальцев на его шее распался, девушка будто стекла с накачанного Котикова торса. Круто развернулась на каблуках и быстро зашагала к туалету — не тормознув ни на секунду.
— Алина! — Орк рыскнул вдогонку, а Алина уже рвалась в закрытую дверь; Котик оттер ее, налегая плечом на дверь, выдирая ручку с мясом — и…
Голая, ослепительно и нахально голая плоть, спущенная, растрепанная одежда. И две жирные, как черви, дорожки белого порошка, раскатанные прямо на мраморе умывальника.
Котик не успел перехватить — Алинка рванулась и со всего маху залепила Максу пощечину, рванула Олю за волосы, роскошно пнула ногой, вспомнившей давние занятия айкидо, раз, другой; кто-то закричал, завизжал, зазвенело стекло, шумно забегали люди, и мир превратился в рассыпающийся, гаснущий кавардак.
Алинка сидела на ступеньках опустевшего кафе и плакала. По-девчоночьи, навзрыд. Девушка-администратор помотала круги около, но подойти так и не решилась, памятуя крутую разборку, которую решительная девушка устроила своему благоверному.
Теперь она была одна.
Алинка помнила, как визжала в голос: «Уходите, уходите все, все прочь, все уходите, все-е-е…»
И даже Котик.
Даже.
Пышное принцессовое платье как-то сдулось, колготки были порваны. Один лабутен слетел от пинка по Максу, другой она скинула. Косметика размазалась.
Ей было все равно.
«Жизнь сломалась. Жизнь у тебя, мам, сломалась, давно. Все плохо. Рыдай».
Она вспоминала свои наставительные слова. Теперь жизнь сломалась у нее.
Нет, все были живы, здоровы, но…
Но нет.
— Алина.
От негромкого хрипловатого голоса она вздрогнула, как от удара.
Подняла глаза.
Перед ней стоял Мастер Войны.
И он был в брюках.
Более того, в галифе, заправленных в начищенные сапоги. И в пиджаке типа кителя, из-под которого виднелся ворот сахарно-белоснежной рубашки. И даже при галстуке.
В руках он держал букет белых лилий.
Нет, охапку белых лилий.
Черный гроб «гелендвагена» маячил за его спиной. Черные волосы крылом рассыпались по прямым плечам.
Девушка спешно вскочила, одергивая драный пышный подол.
— Вы…
— Я, — сказал он и протянул ей руку.
С привычно когтистыми пальцами.
— Две вещи на свете наполняют душу священным трепетом, Алина. Это миг повержения врага твоего и бескрайний простор звездного неба. Первого скоро у нас будет с избытком. Второго же с избытком не бывает никогда.
Она несмело коснулась его ладони, горячей, как лава.
Он посмотрел ей в глаза. Вертикальные зрачки будто резали душу.
— Послушай. Я Мастер Войны великой империи Йертайан, и подле меня нет ничего, кроме смерти. Я осознаю, что нарушаю все непреложные традиции своего народа, обращаясь к тебе, желая примкнуть к роду твоему. Осознаю, что за это буду проклят матерью дома твоего, а Тайтингиль получит право убить меня… и я не окажу сопротивления. Как сейчас я не могу оказать сопротивления тому, что разрывает меня изнутри. Тело мое мертво, и тело мое есть смерть, — выговорил он чеканно и приложил ее ладошку к своей груди, где жадно билось, едва не выскакивая вон, сердце, жаркое и трепетное. — Но я не могу не любить тебя — вот здесь, Алина. Вот здесь.
