— Вот так, детка, надо же иметь какие-то твердые накопления… убеждения, а не только циферки на карточках и бумажках.
В подземелье Ирме сделалось нехорошо, но нехорошо по-особому — сладко, непривычно, и поэтому она никак не обозначила свою дурноту.
Откуда-то появилась широкая фигура в платье до пола; Ирма рухнула на мягкий, почти восточный диван. Тайтингиль спокойно сел рядом. Женщина (Ирма никогда не видела постоянных дам возле прославленных портных, они что же, прятали их вот тут, в подземелье?) поставила поднос, чашки дымящегося травяного чая, мацу, мед, орехи.
— Ты выпей, — ее голос тек низким контральто, обволакивая слух Ирмы, — ты выпей чая, девочка, тебе станет полегче-е-е…
Ирма пригубила чаю и после пары глотков вовсе потеряла контроль за происходящим.
Эльф — ел. С видимым удовольствием брал хрупкую мацу, макал листочки в тягучий янтарь меда, закусывал орехами и сыром. Пил травяной отвар, не принюхиваясь и не корча обычные брезгливые гримасы.
Ирма слушала обрывки голосов, слушала как через стену, через вату, в голове у нее шумело.
— Мне тебя, светлейший, и измерять не надо… Одежда будет тебе и впору, и удобна. — Лев Абрамович чуть всхлипывал.
— Какого вы рода? — невозмутимо спрашивал эльф.
— Древний род наш — род Чернобородов. Нас так мало осталось тут, и вообще мало осталось, всего несколько семей. Давно прошли мы сюда, спасаясь от Претемного, давно попали на эту складку Эалы, на Землю, тайным драконьим путем; давно, витязь. Вот, живем…
Чернобородов? Ирма оглядела клочковатую сизую бородишку портного и снова вернулась ушами в разговор. Ушами, не рассудком: рассудок плыл, плыл… Она пригубила еще травяного чая.
— Я беду вашу знаю, — говорил Тайтингиль. — Врага почуял уже. Теперь знаю, кто он. Сильный воин орочьего племени. Найду и убью.
Портной всплеснул руками.
— Орк? Что ты! Орки — это пустяк, тут есть и они, немного, но есть. Неопасны совершенно; некоторые бежали, думается, в те же годы, что и мы. И от той же войны. Несладко же обеим сторонам пришлось, горы Восточного Морума залиты были кровью всех цветов. Живут, выживают как могут. Женщина одна… — Лев Абрамович потянулся к острому уху эльфа. — Орчиха… в Государственной думе! Тоже обшиваю… должна же человеком выглядеть… Орки! Чтобы я так жил! Я их почти люблю. Много хуже у нас дела. Помнишь ли ты, эльф, древние сказания о Темных Противниках? О Первозданном Хаосе, ошибке Создателя?.. Та, она… Сама! Сама здесь, ты понимаешь, витязь? Вот то-то и оно… А если Сама обоснуется здесь и начнет плести, то и нам, и всему миру этому придет конец. И ведь уже не сбежишь…
— Сама-а? — нахмурились светлые брови. — Рожденная Мраком? Ты не путаешь, дверг? Сколько раз ее изгоняли из Эалы…
Лев Абрамович невесело покачал головой.
— Хотел бы я путать такие вещи… Изгоняли — да не уничтожили. Мы сперва не поверили же, не поверили, но начали расследовать… анализировать. Расскажу тебе: племянник мой, дверг лишь на четверть… — Его голос снизился до шепота, и Ирма различала лишь отдельные слова: — Искали долго… нашли один скелет, а на скелете…
Тайтингиль кивал — молча.
— О чем? О чем вы говорите? — спросила Ирма сквозь силу.
— Ирмочка, ты отдыхай, золотая моя, — растревожился Лев Абрамович. — Сара, еще чаю гостье! — Отчего-то это прозвучало резковато. — А ты что же, светлейший? Как ты здесь?
Тайтингиль встал, почти коснувшись сияющей главой потолка подвала подгорных двергов — гномов. Простер руки.
— Здесь на небосклоне те же, любимейшие звезды Эалы, эльфийские звезды, воспетые и обласканные. Нерушимая воля Творца, Создателя Всего, дверг. А звезды, оказалось, живые, трепещут. Я хочу вернуть эту жизнь в угасающую судьбу эльфов. Хочу прикоснуться к небосводу… Хочу ступать по звездам, хочу иной складки бытия, где наш народ будет жив, горд и прирастать детским смехом. Я против Чертогов Забвения с их блаженным вечным сном. Я не хочу уходить туда — чтобы после не осталось ничего, и даже памяти… Понимаешь?
— Понимаю, — тихо шепнул портной. — Наступишь на нашу Москву, на нашу Землю, наступишь — и к звездам. Так, витязь?
— Так, благородный дверг.
Тайтингиль и Лев Абрамович говорили бесконечно долго. Это была задушевная беседа, в которой Ирма не понимала ни слова. И некогда было понимать — ее постоянно отвлекали шитьем. На колени плавной волной ложились ткани, кружева, эскизы; чай подливался заботливой рукой, она что-то выбирала, комментировала цвета и фасоны. Мозги шевелились с трудом, соображалось медленно, заторможенно — отчего? Зачем она пришла сюда? Заказать одежду для Тайтингиля, потому что на высоченного эльфа в магазинах ничего невозможно было найти… Но почему теперь и ей собирались шить платье на бал? На какой бал… выпускной у Алинки уже был, а ее собственные балы канули в далекое прошлое. И морщинки у нее, как ни закалывай их коллагеном… В итоге Ирма рыдала на совершенно необъятной груди неизвестной ей Сары, по очереди рассказывая обо всех козлах, пропахавших борозды в ее судьбе…
Лучше мальчики-эльфы, молоденькие косплейщики с горящими глазами и сладкой плотью, наивные мечтатели с крепкими красивыми телами, с длинными волосами! Подхватила на вечер, поиграла в сказки, и до свидания.
Она так хотела и с этим. Оказался — настоящий эльф. Он настоящий… Вечно юный и такой сильный, грозный. Или не эльф? Кто? Архангел?
Тайтингиль.
На нее смотрели внимательные серые, переливающиеся аквамарином и аметистом одновременно глаза под светлыми ресницами; эльф беседовал с двергом и поглядывал на нее. Поглядывал, временами плотно сжимая губы, сухие, похожие на шрам, губы, кривящиеся на узком благородном лице.
Она ловила на себе этот взгляд и думала: «Я засыпаю? Я сплю?» И снова прихлебывала травяной чай с густым, душноватым ароматом. И засыпала опять.
Дальше Ирма ощутила, что ее возносят ввысь невероятно сильные руки, ввысь — и она обхватила шею эльфа, зарывшись лицом в золотые волосы, и на минуту поверила, что все-все-все будет хорошо.
Тайтингиль поднимался по ступенькам; Лев Абрамович семенил где-то внизу.
— Мы разузнаем, светлейший, — звучал его голос. — А вам бы кого-нибудь в оруженосцы, кто Москву хорошо знает. Да где сейчас возьмешь хорошего оруженосца?
— Хорошие оруженосцы на дороге не валяются, — ровным, низким голосом соглашался эльф, и Ирма слышала, как звуки его голоса зарождаются в глубокой груди. Она вцепилась крепче и шептала ему в ухо, под волосы, шептала, не убежденная, что выговаривает эти слова вслух: никогда не отпущу тебя, никому не отдам, ты мой, мой, мой архангел, я не смогу уже без тебя…
И руки, несущие ее, чуть пожимали ее — словно ее всю, все ее тело.
— Если это она, дверг, — будет славный бой… — говорил эльф, и в голосе его читались неслыханные доселе грозные, мрачные нотки.