Вскоре после того как Че стал тюремщиком и палачом в Ла-Кабанье, он вспомнил о своих аргентинских дружках. Он поселил их в присвоенных кубинских особняках и предоставил им по автомобилю (естественно, тоже украденному) с личными шоферами для перемещения по Гаване. Товарищи Че были весьма впечатлены тем, как «преуспел» их некогда нищий приятель. Среди этих аргентинцев были безработный журналист, злополучный Хорхе Массетти, которого Че притащил на Кубу, чтобы основать агентство печати, безработный адвокат по имени Рикардо Рохо, который впоследствии написал полный благоговения фолиант «Мой друг Че», и безработный карикатурист по имени Сиро Бустос, ставший впоследствии асом разведки.
Однажды в 1962 году, сидя и размышляя в своем кабинете в Гаване, Че внезапно осознал, что в его родной Аргентине неожиданно созрели «объективные условия для пролетарской революции», и разработал план. Он решил, что его дерзкие и бесстрашные аргентинские друзья могли бы стать революционным авангардом, пробить себе дорогу в джунглях на севере Аргентины, создать очаг партизанской борьбы и повести за собой массы на штурм президентского дворца в Буэнос-Айресе так же смело, как французы в Париже штурмовали Бастилию.
Вскоре друзья Гевары окончили кубинскую академию партизанской войны Че и провозгласили себя «Народной партизанской армией». Несколько недель спустя, с помощью кубинских офицеров, они проскользнули через Боливию на север Аргентины, где создали «подпольную организацию», состоявшую в основном из профессоров и администраторов факультета философии и литературы университета Кордовы. К ним присоединились несколько студентов факультета философии и скучающих банковских клерков, которые приковыляли в лагерь партизан с жуткими волдырями на ступнях, почесываясь от блох – но тем не менее увеличив ряды «Народной партизанской армии» почти до двух дюжин.
Вскоре герильерос уже передавали пламенные «военные сообщения» из их кишащего насекомыми и змеями лагеря, готовясь свергнуть демократически избранное правительство Аргентины.
Единственными «представителями аргентинского народа», которых им удалось завербовать, были еще несколько студентов и таких же безработных неудачников, как они сами. В течение месяца они голодали, зарабатывали новые ушибы и царапины, выворачивали лодыжки, неистово расчесывали укусы москитов и клещей, все это время пререкаясь и подводя друг друга. При этом одни партизаны были готовы перестрелять других партизан за «недостаточную преданность идеям национально-освободительной революции». В течение двух месяцев, еще до того, как в сторону аргентинских военных был сделан хотя бы один выстрел, трое бездельников-«партизан» были расстреляны по приказу Массетти. Массетти был способным учеником, он слишком хорошо усвоил уроки Че Гевары.
Местные крестьяне наконец устали от этих бледнолицых интеллектуалов, шатающихся по округе и занимающихся мелкими кражами. Буэнос-Айрес отправил в джунгли пару патрулей, и в течение нескольких дней «партизаны» были уничтожены.
У Гевары на самом деле не было ни единого шанса организовать эффектное партизанское вторжение в родную страну. Что касается проницательного Бустоса, то он успел ускользнуть, пока ситуация еще не накалилась до предела. (Позже он неожиданно объявится в Боливии.)
Хуан де Диос Марин, сбежавший из одной из «партизанских школ» Гевары, рассказывает леденящую кровь историю.
Хуан был венесуэльским новобранцем в одном из таких лагерей, который был организован на территории роскошного поместья Тарара, расположенного на берегу моря в двадцати пяти километрах к востоку от Гаваны. Гевара «реквизировал» его по состоянию собственного хилого здоровья. «Я болен, – утверждал Че на страницах кубинской газеты «Революсьон». – Врачи порекомендовали мне выбрать дом в уединенном месте, подальше от ежедневных посещений». Видимо, врачи Че также назначили ему катания на яхте, прописали огромный бассейн с водопадом, и, конечно, футуристический телевизор.
«Эта партизанская школа насчитывала тысячу пятьсот новобранцев, – вспоминает Марин. – Мы тренировались по шестнадцать часов в сутки, семь дней в неделю. Обучение длилось четыре месяца, и каждый год оттуда выпускалось шесть тысяч партизан-коммунистов. Программой руководил ветеран испанской гражданской войны Альберто Байо. Нашими преподавателями были в основном русские и чехи, которых мы никогда прежде не видели. Тренеры и руководство постоянно следили за нами. Двоих парней, которые попытались однажды ночью улизнуть, поставили у расстрельного столба и казнили. Главное учебное пособие называлось «150 принципов, которые должен знать каждый партизан». Его автором был Альберто Байо». Сам Че не участвовал в обучении новобранцев, а русские и чехи не были такими идиотами, чтобы использовать учебник такого авторства и уж тем более, чтобы прислушиваться к советам Че Гевары по подготовке партизан.
Хуан де Диос Марин в итоге разочаровался и попытался бежать. Он был пойман, жестоко избит и в конце концов поставлен перед расстрельной стеной. «Стена была заляпана засохшими мозгами и замазана кровью. Повязки на глазах у меня не было, и шесть винтовочных дул смотрели мне прямо в лицо, – вспоминает он. – Раздались выстрелы, и я чуть не потерял сознание. Через несколько секунд я понял, что они стреляли холостыми патронами».
Это была любимая техника допроса полицейских, обученных Че, своего рода уловка «хороший полицейский и плохой полицейский», которая часто приносила свои плоды, когда ошеломленный заключенный вдруг осознавал, что он жив.
Единственным скептиком, который открыто критиковал эти революционные кадры, был Кастро. «Одни неприятности от этих иностранцев, – сказал он соратнику по имени Лазаро Асенсио сразу после триумфа революции. – Знаешь, что я собираюсь сделать с аргентинцем Че Геварой? Я собираюсь отправить его в Санто-Доминго и посмотреть, удастся ли Трухильо убить его».
Насколько серьезен был Кастро, произнося эти слова? Мы можем только догадываться. Однако немедленное назначение Гевары командиром Ла-Кабаньи, весьма точно соответствовавшее его наклонностям и способностям, служит еще одним доказательством проницательности Кастро.
Че и «первое поражение империализма» (битва в заливе Кочинос)
Кастро и его придворные историки объявили вторжение в залив Кочинос «первым поражением империализма». Оно должно было стать венцом военной деятельности Че, кульминацией его (пусть и не бог весть какой) карьеры. На деле же почти полторы тысячи борцов за свободу за три дня на этих кровавых берегах понюхали больше пороху (фигурально выражаясь), чем «партизан-герой» за всю свою жизнь.
Согласно плану вторжения, команда ЦРУ направила три скромные гребные шлюпки к берегам провинции Пинар-дель-Рио на западе Кубы, в пятистах шестидесяти километрах от настоящего места высадки. Шлюпки были загружены пиротехникой с часовым механизмом, зеркалами и снабжены магнитофонными записями боя. Этот район Кубы был ближе всего к Соединенным Штатам, что делало его выбор предельно логичным для любой десантной операции. Таким образом, эта хитрость имела такой же смысл, как и во Второй мировой войне, когда Гитлер ошибочно предположил, что основные силы союзников высадятся в Кале, в то время как те штурмовали Нормандию.
