— Но ведь вы могли бы, подтянув сюда несколько авианосцев с тремя-четырьмя сотнями «Дюрандалей», разбить ягну наголову?
— Я бы выразился осторожнее. Мы могли бы нанести им такой урон, который, в категориях этики ягну, стал бы для них несмываемым позором. Собственно, этот фактор потенциальной угрозы с нашей стороны, этот блеф под названием «Тысяча «Дюрандалей»», и сделал возможным наше соглашение.
— Почему блеф?
— Потому что Генштаб не смог бы выделить сейчас и авиаполка. Полк — это тридцать шесть машин, если вы не знаете. Не до Грозного всем, понимаете?
Я был ошарашен.
— Погодите… Не до Грозного… Вы мне скажите откровенно: Россия войну с клонами… проигрывает?
Иванов посмотрел на меня с любопытством.
— А если, допустим, проигрывает?.. Вы, господин Эстерсон, намерены отказаться от своего решения насчет российского гражданства?
«Да что же ты за иезуит такой!» — хотелось мне выкрикнуть в лицо Иванову.
Но ничего. Хотелось — и перехотелось.
— Я не привык пересматривать свои решения. С такой поспешностью, — веско добавил я.
Взгляд Иванова сразу же потух, вернувшись в свой обычный, «минус-энергетический» режим.
— Нет, уже не проигрывает, — ответил он. — Но ни о каких масштабных операциях на второстепенных направлениях сейчас не может быть и речи. То же можно сказать и о Конкордии, которая в марте понесла тяжелейшие потери на Восемьсот Первом парсеке. По этой причине, потеряв одну эскадру в сражении с ягну, конкордианское верховное командование не рискнуло присылать сюда вторую. Адмиралы резонно заключили, что дешевле бросить свои израненные войска в районе Новогеоргиевска на произвол судьбы, чем пытаться прорваться к ним с боем.
— Хм… Но если ягну поверили в тысячу «Дюрандалей», почему Цирле или вы не смогли дожать их? Почему не заставили убраться из системы?
— Цирле как раз пытался. И почти дожал. Но тут, к счастью, появился я.
«К счастью, появился я»… В белом фраке, как говорит Полина… Ну до чего же самовлюбленный болван!»
— Вот вы думаете: какой этот товарищ Иванов самовлюбленный болван… Не спорьте, у вас это на лице написано. Но ситуация к утру двадцать девятого апреля и впрямь сложилась очень непростая… А Цирле на переговорах мог таких дров наломать, что к вечеру на Грозном не осталось бы ни одного живого хомо сапиенса. Вот только представьте себе то утро…
Дальше Иванов обрисовал мне то, что я, в общем-то, и так уже знал. Но, будучи человеком, бесспорно, умным и в своих оценках беспощадным не только к врагам, но и к своим, он заставил меня взглянуть на результаты ночного боя с ягну по-новому.
«Иван Калита» был полностью выведен из строя.
Большинство «Дюрандалей» не смогли совершить посадку в полуразрушенном туннеле и были вынуждены приземлиться на запасную ледовую полосу, очень слабо оборудованную. Половина машин получила при этом различные повреждения. Но даже исправные истребители повторно поднять в воздух было бы очень нелегко, поскольку вне туннеля возникали почти непреодолимые проблемы с доставкой топлива и заправкой. Поэтому, если бы ягну пожелали, они могли перебить почти все «Дюрандали» на земле.
А пожелать они могли в любую минуту — их истребители непрестанно барражировали вокруг фиорда Крузенштерна. И что с того, что они не «ходили по головам» нашим пилотам, а держались на почтительном удалении? Ясно же было, что, приняв решение атаковать, ягну ровно за полминуты приблизятся на дальность эффективного огня своих позитронных пушек и сожгут всех…
— И вот в такой обстановке Цирле устанавливает контакт с пленными паладинами. Паладины, то есть пилоты ягну, очень рады, что их не спешат убить, а потому всеми силами пытаются понять, чего же от них добивается это человеческое существо. А поскольку мозгов у паладинов по восемь штук у каждого, то понимают они все довольно быстро…
— Вы серьезно — насчет мозгов?
— Как сказать, серьезно… Факт в том, что ягну действительно очень хорошо соображают — по нашим, человеческим меркам. Связано ли это с их полицеребральностью — трудно оценить… У ягну в каждый конкретный момент обычно активен только один мозг, остальные спят. И, таким образом, в мышлении участия не принимают. Формально. А неформально… Как бы там ни было, ягну — невероятно сообразительные существа. Хотя по-своему ограниченные. Если искать аналогии, мне они почему-то напоминают североамериканцев шестивековой давности.
— Вот так аналогии…
— Я понимаю, что вам, человеку неподготовленному, подобное сравнение мало о чем говорит. А я в свое время историей Северной Америки занимался. Был в нашем отделе большой профессиональный интерес… Штудировали первоисточники, Тома Клэнси читали, Бжезинского, Джефферсона, «Секс в большом городе»… Оказывается, американцы некогда были лидерами мирового террора. Они бомбили всякие второстепенные в военном отношении государства на основании того, что их модель политического устройства в некоторых нюансах отличалась от американской…
— Шутите?!
— Никак нет. Причем самое невероятное, что этот предлог — насчет политического устройства — считался более или менее приличным… Но нам сейчас важно другое: американцы в ту пору славились крайне болезненным отношением к потерям. Случались у них такие странные войны, когда они исхитрялись потерять человек сто, не больше — в основном пилотов. В то время как жертвы среди неприятельского мирного населения исчислялись десятками тысяч… Это их развратило. И вот в начале двадцать первого века американцы оккупировали Ирак. Ирак — это современная субдиректория Месо…
— Я знаю.
— Делает вам честь. Так вот, в один не самый прекрасный для них месяц североамериканцы потеряли в Ираке тысячу своих солдат. Это, легко видеть, чуть больше тридцати человек в день. Сущая ерунда! Но, представьте, страна была шокирована. И этого хватило, чтобы прекратить оккупацию и вывести из Ирака стотысячный контингент!
— Тогда ясно, почему им в свое время отказали в статусе нации-комбатанта.
Иванову мое замечание почему-то очень понравилось.
— Ну да… — сказал он, пряча улыбку. — Можно сказать, потому и отказали… Так вот, если говорить о ягну, перед нами тот самый случай. Эта раса превосходно оснащена и вооружена. Есть оценка, что по совокупному военному потенциалу они в семь—десять раз превосходят Великорасу. В тотальной войне ягну нас раздавили бы. Но в том-то все и дело, что тотальная война ягну совершенно не устраивает.
— Боятся высоких потерь?
— Да. Ягну присущи крайний индивидуализм и эгоцентризм. Что неудивительно, ведь каждый их индивидуум, за счет полиеребральности, может рассматриваться как замкнутая ячейка социума, состоящая из восьми моноиндивидуумов. Также есть гипотеза, что размножение ягну происходит путем сепарации одного из щупальцев — вместе с содержащимся в нем мозгом. Таким образом, нет ни биологической, ни социальной необходимости в формировании семьи как тесного сообщества двух или более особей. В сочетании с высокой естественной продолжительностью жизни все это приводит к тому, что ягну очень боятся смерти.
