– Да я ведь уже говорил, товарищ кавторанг! – закричал я. – Корабли – неизвестной конструкции! Нас таким не учили! Да еще море это светящееся! Море – на Луне! И стреляют – без «здрасьте»! Ладно, для меня эти корабли – неизвестные. Но они-то должны были видеть, что летит обычный истребитель, российского производства. Они-то эфир слушали! Должны были знать, что учения идут неподалеку, а?
Пока я разорялся, Богуну прямо в руки, откуда из-под столешницы, выползла распечатка. Видимо, первичный результат тестов детектора лжи.
Результатами кавторанг, похоже, остался доволен. Он удовлетворенно кивнул и сказал:
– Остынь. И послушай, как это выглядело с их стороны. Орбитальная крепость, которая следит за подступами к периметру, видит, что из «Гремящего» выскочил истребитель. И летит прямо к секретному гелевому космодрому, на который в это время садится столь же секретный линкор. Охрана периметра на всех частотах орет: «Истребитель, прочь! Убирайся обратно! Будем стрелять!» Ты – ноль внимания. Понимаю: связь выключена. Но они-то об этом не знают! И о том, что твоя машина принимает участие в учениях, они тоже не знают, потому что тренировки пилотов Академии – это наше собственное дело. Мы не должны оповещать о них всю Луну. А ты прешь вперед – и они видят, что тебя надо сбивать, иначе каюк линкору. Так это тебе еще повезло, что «Горыныч» – маневренный истребитель, а у них зенитчики сонные оказались. Ведь ты вел себя не то как шпион, не то как сумасшедший! А потом, когда ты начал в эфир орать, что тебя инопланетяне атаковали, они поняли: ага, это кадет, парень скорее всего случайный. Сбивать его не надо. Но сажать – надо! И проверять – надо! Потому как, может, ты дурак, а может, и хуже – шпион, который на дурака косит.
– Вот вы меня и проверяете, – подсказал я. – А за что трое суток в карцере продержали?
– Ты, Пушкин, наверное, плохо жизнь знаешь.
– На то похоже.
– Предварительная официальная версия, которую нам спустила Генеральная Комендатура Луны, знаешь какая была? «Разбился в пределах периметра N».
– Ого.
– Вот именно. Тебя, летуна, живьем похоронить могли. Тут как раз военная тюрьма неподалеку. Посадить тебя в одиночку, дело твое отдать ленивому дознавателю, потом потерять… И сидел бы ты до самой старости под номером «трижды шестнадцать» на глубине сто метров под лунной поверхностью. А запаянный гроб с твоими «останками» закопали бы с умеренными почестями в ближайшем купольном военном городке.
– И что же меня спасло?
– А откуда ты знаешь, что «спасло»? – Богун прищурился. Как написали бы в газетном очерке – «лукаво», но если без газетчины, то «злобно». – Может, у тебя фальшивый гроб еще впереди.
Но меня уже было не запугать. Я прищурился – надеюсь, столь же злобно, – и с расстановкой произнес:
– Вы – человек не из их песочницы. Преподавателя Академии не допустили бы ко мне, если б продолжали настаивать на том, что я разбился. Со мной работали бы только офицеры контрразведки флота.
– А недаром за тебя, Пушкин, Федюнин так хлопочет. Головы не теряешь.
– Так это товарищу каперангу спасибо?
– Да. В течение двадцати четырех часов он вышел через эскадр-капитана Тоцкого на адмирала Пантелеева. Тот связался с Генеральной Комендатурой Луны. А у Пантелеева такие полномочия, что ему были вынуждены сообщить правду. Которую адмирал не счел нужным скрывать от Федюнина, а тот – от меня. Контрразведке было, пожалуй, легче бочку мыла выпить, чем разрешить мне с тобой встретиться. Но в итоге мы все-таки достигли компромисса. Слушай официальную версию…
Вот такая жуткая история. О том, как меня чуть не угрохали свои. Из-за семи секунд, проведенных над периметром Хайека. Таким секретным, что даже на секретные карты его не нанесли.
Теперь я могу эту историю рассказать.
А тогда – не мог.
После разговора с Богуном меня переправили на Землю, в следственный изолятор контрразведки флота. А еще через неделю я вернулся в Академию. Пройдя через великое множество инструктажей и заучив как «Отче наш» официальную версию моих злоключений.
Меня сразу же обступили с расспросами. Мне трясли руку. Хлопали по спине.
Володя Переверзев проникновенно вопрошал: «Ну, старик, как оно?»
Коля Самохвальский улыбался, а в глазах его стояли слезы: «Уж не чаяли…»
А что я мог им рассказать?
Летел.
Нарвался на засаду.
Сбился с курса.
Отказали двигатели.
Падал.
Катапультировался.
Флуггер разбился.
Искали.
Нашли.
Лечили.
Вылечили.
Спасибо докторам!
Глава 14
В плену у астроботаника
Ноябрь, 2621 г.
Биостанция «Лазурный берег»
Планета Фелиция, система Львиного Зева
– Эй-эй, полегче, полегче, дамочка! – прохрипел Эстерсон, заваливаясь набок.
Положение это было унизительным, и вдобавок лежать на сломанном ребре оказалось больно. Но зато теперь он мог как следует разглядеть агрессивную незнакомку.
Высокие измазанные грязью сапоги у самого его носа перетекали в облегающее стройные ноги черное трико.
Еще выше – свежая рубаха армейского покроя, вся усаженная карманами и кармашками, сильная длинная шея, черные кудри спускаются на самую грудь, загорелые руки держат карабин, сосредоточенное лицо с широкими котиковыми бровями, бейсболка с матерчатым козырьком…
Никакой косметики. Никаких украшений. Ногти коротко острижены.
Если бы не шикарные волосы, эту поджарую, спортивную женщину с развитыми мускулами было бы легко принять за юношу. Особенно со спины.
«И я назвал ее дамочкой! Да это не дамочка, а монстр какой-то – наподобие тех, что в охране на Церере служат…» – вздохнул Эстерсон и закрыл глаза.
– Больно? Ничего, оклемаешься, – процедила «дамочка» и вновь ткнула ему в спину носком сапога (правда, на этот раз аккуратней). Опустить карабин она, конечно, и не подумала. Ее высокий лоб пересекла озабоченная морщина. Видимо, женщина размышляла над тем, что ей следует предпринять дальше. Наконец, она что-то для себя решила:
– Так… Теперь выброси оружие вон туда… в кусты… И встань на четвереньки. И без выкрутасов, пожалуйста! А то будет хуже!
– Да с чего вы взяли, что у меня вообще есть оружие? – тихо спросил Эстерсон.
– Почему-то в этом я не сомневаюсь.
– Интересно, почему?
– На Фелиции легче встретить Папу Римского, чем нормального человека. А ненормальные все при пушках. Всегда.
– Откуда вам знать, нормальный я или ненормальный? – поинтересовался Эстерсон.
