На Кабарочьих Востряках
Лето Аскыр провел спокойно.
Ни разу больше ему не случилось встретиться с человеком. Выстрелов тоже не было слышно. Тайга, как дикий зверь, зализывала свои раны.
На место убитых зверей и птиц народились новые звери и птицы. Черные плешины кострищ затянуло травой. Над пустыми местами, где люди срубили лесины, соседние деревья протянули свои густые ветви. В тени под ними пробился из земли жесткий мох. Мхом обросли и еще свежие пни, мох скрыл под собою следы человеческих ног.
Все лето Аскыр наедался до отвала. Он научился разыскивать хитро спрятанные в траве и в листве птичьи гнезда – яйца и птенцы были для него лакомством. Он забирался в густые крепи и разыскивал там беспомощную подлинь – линяющих рябчиков и других птиц. Крылья с поредевшими перьями не спасали их теперь от быстрого хищника. Неопытные молодые зверьки и только еще подлетывающие птицы до самой осени то и дело попадались ему в зубы.
Осенью на Аскыре снова отрос теплый густой подшерсток. Его темная шубка стала еще пышнее и роскошнее, чем в прошлом году. Под ней ровным слоем лежал жирок. Голод и холод зимы не были теперь страшны ему: жирок и греет, и кормит в черный день. Ночью Аскыр рыскал по тайге. Днем спал в валежнике, в дуплах, под камнями и в других укромных местах, которых так много в тайге.
Уже вершины невысоких гор присыпало снегом и стая за стаей проносились над ними перелетные гуси, когда Аскыр снова почуял близость людей. Стук топора донесся до него как-то на вечерней заре.
В ту же ночь Аскыр ушел выше по склону горы, подальше от опасного места.
* * *
Артель добралась по реке под самые Кабарочьи Востряки. Охотники вытащили лодки на берег и принялись за устройство стана.
Степан только диву давался, с какой быстротой разбили кержаки палатку «по-амбарному», заготовили дров, сколотили на деревьях крытый лабаз для запасов и провианта.
Когда жилье было готово, кержаки оставили Степана сторожить и все трое ушли в тайгу добыть побольше мяса впрок.
Два дня только и было Степану дела, что кормить привязанных к деревьям собак да готовить себе нехитрый таежный обед. На третий день под вечер охотники вернулись. Они приволокли на себе тяжелые мешки, набитые мясом двух крупных самцов изюбрей.
Степану сильно хотелось узнать, где успели добыть его товарищи этих таежных оленей. Степан знал, что это зверь сторожкий и пугливый. Но на все расспросы Степана ответил только рыжий Лука: «зюбрей» подманили на голос, на трубу.
Без лишних слов и проволочек мясо было нарезано, высушено, посолено и сложено в лабаз. Теперь можно было приниматься за соболевку.
На следующий день все четверо охотников чуть свет разошлись от стана в разные стороны.
Степан один медленно брел по тайге. Пестря давно куда-то исчез.
Ночью был дождь. И без того темные стволы пихт и елей стояли совсем черные. От земли несло сырым перегноем. С ветвей капало за ворот. Ноги путались в густой, полегшей на землю траве.
Степан шел с ружьем наготове. На каждом шагу можно спугнуть зверя или поднять птицу. Вглядываясь и вслушиваясь Степан осторожно подвигался вперед.
Время проходило, а ему не повстречалось ни одно живое существо. «И куда они все подевались, – думал Степан, – хоть бы на смех ворона каркнула!»
Серенький осенний денек нагонял тоску. Неподвижно кругом стояли темные сырые деревья.
Сзади раздался треск сучьев. Степан быстро обернулся и взвел курок.
Слышно было, как по чаще кто-то пробирается. «Большой зверь прет! – успел подумать Степан. – Уж не медведь ли?»
Густой еловый молодняк раздвинулся, из него выскочил Пестря.
Пес молча глянул умными глазами в глаза Степану, как спросил: «Ну что, идешь?» И сейчас же, одобрительно вильнув хвостом, опять юркнул в чащу: «Иди-иди – я своим делом занят!»
Степан опять остался один.
Налетела легкая стайка синиц. Черноголовые птички рассыпались по веткам, зашмыгали в хвое, поцыркали, полазали – исчезли.
Тайга поднималась в гору. Чаще стали попадаться кедры. На одном из них неожиданно блеснула пара чьих-то быстрых глаз, закачалась ветка.
Степан разом встал, вскинул ружье к плечу. Ждал, когда зверек покажется. Может, соболь?
Время шло, ружье начало дрожать в руках. Ветка давно перестала качаться.
Никто не показывался.
Степан обломил сучок, швырнул им в кедровую ветку. Никого! «Почудилось», – решил Степан. Пошел дальше.
Черная с красным головка птицы высунулась из-за ствола, белесый глаз слепо уставился в лицо. Дурным голосом закричала желна – черный большой дятел. С резким криком сорвались над головой крапчатые кедровки.
– Тьфу ты, леший! – вздрогнув, выругался Степан. – Молчат – тоска берет, заорут – мороз по коже. Экая жуть таежная!
Вдруг, тявкнув раз и два, залаял Пестря.
«Напал! – радостно подумал Степан и заспешил напрямик через чащу на голос. – На кого бы только: на соболя, на векшу или еще?..»
Лай прекратился, слышалось только редкое, с правильными промежутками тявканье. «Ну, значит, посадил. Только б маху не дать теперь!»
За деревьями мелькнула белая грудь собаки. Прячась за стволами, Степан бесшумно подошел к ней и остановился поодаль.
Пестря сидел и, подняв морду, пристально глядел вверх, на сучья. Время от времени он делал движение, точно собираясь подскочить, и каждый раз при этом тявкал.
Степан увидал на суку над ним темное тело зверька. Приглядевшись, различил пышный хвост, острое рыльце. Екнуло в груди: «Соболь!»
Зверек сердито урчал и пырскал всякий раз, как Пестря делал попытку подскочить.
Степан поднял ружье, но сейчас же снова опустил его: «Далеко!.. Надо наверняка. Он теперь только на Пестрю глядит, все равно не заметит…»
Тщательно выбирая место, куда ступить ногой, затаив дыхание, Степан сделал еще десяток шагов.
Пестря на мгновение оторвал взгляд от соболя и метнул глазами на хозяина, будто приказывал: «Куда прешь? Бей!»
Степан положил ружье на сучок, прицелился в голову зверьку и нажал спуск.
Сквозь дым видно было, как Пестря кинулся вперед. Перескакивая через пни и валежник, сам Степан уже мчался к упавшему зверьку, что-то дико крича и размахивая ружьем.
Но Пестря был хорошо обучен прежним хозяином. Он только раз давнул горло соболю и отскочил в сторону.
Минут десять прошло, и Пестря давно уже снова рыскал по тайге, а Степан все еще гладил и разглядывал мягкую шерстку зверька. Вблизи он не казался таким темным, как на дереве. Сверху на нем мех был желтовато-бурый, а если дунуть на него – он раздастся, и ясно виден светлый серо-желтый подшерсток.
