Купив у уличной торговки пирожки – взял с запасом, другие завернул в холстину и убрал в сидор, – и пережевывая на ходу, я направился дальше. Мне нужен был «язык» и место, где его можно без проблем допросить. Причем «язык» знающий, из канцелярии местного оккупационного правительства, на крайний случай из комендатуры.
Так я и гулял, поглядывая вокруг. Жизнь в городе текла размеренно и спокойно… для оккупантов. Было видно, что немцы чувствовали себя хозяевами. Это было видно по их поведению, а вот жители старались быстро пройти мимо такого завоевателя, в городе чувствовался страх, он буквально витал над ним. Разве что еще полицаи и пособники тоже ходили поглядывая вокруг орлами. А так не очень хорошая ситуация была в столице моего родного в будущем-прошлом государстве.
На площади, где располагалась комендатура, а также и административные учреждения, я встал у большой афиши и, поглядывая на объявления и дожевывая последний пирожок, кстати, с картошкой и луком, заодно приглядывался к тем людям, что выходят из всех привлекших мое внимание зданий.
Меня заинтересовал один гауптман, вышедший из здания комендатуры. Он энергичным шагом направился в сторону одной из улиц. Видимо, ему требовалось дойти куда-то не так далеко, иначе воспользовался бы машиной или в крайнем случае мотоциклом, что стояли у комендатуры. Именно поэтому я и направился за ним следом, поглядывая вокруг. Мало ли.
Тот прошел два перекрестка и свернул на тихую улочку. Там вошел в подъезд многоквартирного трехэтажного здания. Я зашел следом, осмотрелся и прислушался. Подъезд был пуст, но наверху звучали шаги. Подойдя к перилам, я посмотрел наверх и, расслышав, как на третьем этаже скрипнула дверь, улыбнулся. Я знал, куда зашел тот. Тихо перепрыгивая сразу через несколько ступенек, я вознесся туда и осторожно потянул на себя одну из трех квартирных дверей. Та не была заперта, так что я застал гауптмана в прихожей в тот момент, когда он снимал сапоги. Рванув к нему, я увел руку, которой он пытался машинально прикрыться, в сторону и ударил его рукояткой пистолета по голове.
– Юзеф, что у тебя там? Опять вешалку уронил? – услышал я женский голос на немецком языке. Когда в дверном проеме мелькнула тень, я подскочил к нему и, напугав женщину, так же вырубил ее. Она держала в руках миску и взбивала в ней яйца, та упала, и содержимое расплескалось, следом упала женщина.
Убедившись, что оба находятся без сознания, я оббежал квартиру. Больше никого не было, лишь кот умывался, сидя на буфете. Вернувшись, я сунул в рот женщины кляп и связал ей руки за спиной. А вот гаупт мана потащил в комнату, где у них находилась спальня. Там я его также связал и сунул в рот кляп. После чего начал будить. А когда тот очнулся, то последовал довольно жесткий допрос, отчего капитан навсегда остался бы калекой. Добив – оставлять его в живых мы не договаривались, – я осмотрел квартиру, нашел заначки, крупную сумму в рейхсмарках и портфель, набитый награбленным, в основном в золоте, а также еще кое-что по мелочи. Мне все сгодится, трофеи они и есть трофеи, это не мародерство.
Закончив с этим делом, я повесил ставший заметно тяжелее сидор за спину, покинул квартиру и дом. Несколько часов у меня есть, и нужно их использовать, потом нужно покинуть город, другого шанса не будет. В данный момент Бандера находился в здании комендатуры, но он сидел в камере-одиночке. Гауптман пояснил, что его временно доставили из концлагеря по заявке местной оккупационной администрации, у которой возникли некоторые моменты недопонимания в сотрудничестве с местными националистами. Казнили они некоторых лидеров, взяв их на краже, а то, что те зверствовали на местных территориях, администрацию, похоже, волновало мало. Главное, они украли у немцев. Немцы все, что принадлежит местному населению, считали своим, а раз не сдали в общак – значит, воры. Проще говоря, те не поделились трофеями, снятыми с замученных жертв, а у евреев золота мно-о-ого было, вот немцы и обиделись. Серьезно обиделись, почти тысяча националистов, включая лидеров, были расстреляны в Бабьем Яру, там они еще и другие делишки припомнили. Те тоже обиделись, и возникло напряжение, то есть до противостояния еще не дошло, в смысле до того момента, когда начинают рвать глотки друг другу, но немцы поняли, что перегнули палку, и вступили в переговоры. Одним из условий от националистов стал Бандера. Интересно, что будет, если Степку-Говнюка убьют у немцев под защитой? Война? Сейчас, по словам гауптмана, все на грани стоит. Националисты готовы в леса уйти, а их в Киеве и окрестностях ох как много. Правда, там разные партии, часть-то все равно останется верно служить оккупантам, но некоторая часть действительно будет воевать с немцами.
Это было мнение капитана и его руководства. Я же считал по-другому. Националисты утрутся, они всегда утирались, что бы с ними ни делали, но напряжение останется, и будут по-тихому гадить друг другу. Что тоже неплохо.
Я вернулся на площадь и, подведя свои часы – они немного отставали, – сунул руку в карман куртки, где у меня находился «вальтер» с накрученным глушителем. Через дыру наружу выходили ствол и глушитель, скрытые полой. Мне это нужно было, чтобы не оставлять улики, то есть гильзы, они после стрельбы останутся в кармане.
По словам гапутмана, Бандеру должны были в четыре дня отправить на встречу, поэтому встреча была назначена на сегодня в большом ресторане. Пока было полчетвертого, так что я спокойно стоял у афиши, поглядывая на прогуливающихся горожан, и косился в сторону комендатуры. Когда ко входу подкатили две легковые машины и из здания в сопровождении трех офицеров вышел Степан, я только улыбнулся. Тот был в черных выглаженных брюках, в белой рубахе, с курткой в руках и непокрытой головой, начищенные штиблеты буквально блестели, отражая солнечные лучи.
Где находится ресторан, я знал, как и то, на какую улицу свернут машины, поэтому стоял у нужного перекрестка.
Машина, в которую посадили Бандеру, была кабриолетом с убранным верхом, то есть всех пассажиров и Степана было хорошо видно. Двое офицеров стиснули его с боков, сидели они на заднем сиденье. Ну, а когда они проезжали мимо, я, встав на краю тротуара рядом с пожилым мужчиной, трижды нажал на спуск, отчего Степан трижды дернулся. Скорость была небольшая, да и расстояние всего метров пять, так что не промахнулся и, развернувшись, прогулочным шагом направился по площади мимо комендатуры в сторону другой улицы.
То, что их подопечный убит, сопровождающие офицеры, видимо, поняли не сразу. Скорее всего, когда кровь начала растекаться по рубахе – три пули в грудь как-никак, поэтому я услышал сигналы и крики тревоги, когда почти пересек улицу. Некоторые немцы и офицеры насторожились, как и все вокруг, я тоже остановился и удивленно прислушался. Кто-то побежал к машине, кто-то поспешил прочь, я последовал примеру последних. Шел быстрым шагом, но не бежал, бегущий человек привлекает слишком много внимания. Нужно было поторопиться, пока не перекрыли все выезды из города, задерживаться тут я не планировал.
Запрыгнув в трамвай, я оплатил билет и встал в проходе, все сидячие места были заняты. Пересек на трамвае половину города, после чего покинул его и направился дальше. Город, конечно, изменился, то есть изменится в будущем, но в принципе, ориентироваться мне это не мешало.
