Когда я подошел к посту, ко мне вышел здоровенный немец, видимо до этого он сидел за мешками, я его не видел. На нем, кроме форменных брюк и майки со свастикой, ничего не было, даже обуви, штанины были закатаны до колен.
– Стой, документы, – остановив меня, требовательно протянул он руку. Достав из кармана аусвайс, я протянул его солдату.
Такие трофеи у меня были, в сидоре три разных лежали. Этот, например, ранее принадлежал пареньку – украинскому националисту, собственноручно убиенному мной еще в мае.
Постовой изучил его и, буркнув, что я пропустил время ставить очередную отметку, вернул его мне, махнув рукой, чтобы проходил. Последняя отметка на этом документе была сделана комендатурой, что находилась в двухстах километрах отсюда. Так что все немца удовлетворило, и он вернулся к прежнему занятию – стал начищать сапоги до зеркального блеска. Прикинув размер его ступней и размер сапог, я понял, что чистит он не свои, не налезут они на его ноги.
Я зашел в комендатуру, и скучающий ефрейтор поставил мне отметку в паспорте и на довольно приличном русском поинтересовался, что я тут делаю. Пришлось объяснить, что направляюсь к родным. Тот покивал и вернул аусвайс.
Выйдя на улицу, я осмотрелся. Особо народу не было, детишки мелкие, да и все. Ну, еще на другой стороне улицы у легковой машины с поднятым капотом возился водитель. Стоявшая тут часть не вела боевую работу и отдыхала. Как я уже говорил, этот участок фронта был пока спокоен.
Погуляв по селу, я зашел в небольшой кабак, тут и такое было, и заказал себе еду, расплатившись рейхс марками. После довольно плотного ужина я покинул заведение и направился искать место для постоя. Одна женщина подсказала, где есть удобные места и меня могут принять. Мне подошел третий вариант. Хозяин довольно приличного подворья, в доме которого уже жило несколько немцев из летного состава, разрешил мне за небольшую оплату в немецких марках переночевать у него на сеновале.
Амбар с сеновалом находился в огороде, а тот выходил на фруктовый сад, в котором и стояли самолеты. Именно поэтому мой выбор и пал на это жилье. Странно, что немцы его не оккупировали, хотя с учетом того, сколько было свободных домов в селе, это уже не удивляло.
До самой темноты я рассматривал в щели, как немцы несут службу, как меняются часовые и как отдыхают. Эти, как и артиллеристы, тоже были любителями футбола, даже неплохую группу болельщиков собрали. Там и хозяин моего подворья был, он особо яростно болел. Бились техники против летчиков. Победили техники по очкам, три – два. Судя по расстроенному виду хозяина подворья и тому, как он отсчитывал деньги довольному ефрейтору, то болел он за летчиков и еще и поставил на них.
В общем, когда стемнело, я уже знал, где расположены секреты, часовые, периодичность прихода смены. Мне мешали двое часовых и один секрет. Остальные далеко были.
Посмотрев на небо, я пробормотал:
– Дождь будет.
Это было хорошо, наползающие тучи не только закроют ярко светившую луну, но и шум дождя скроет мою работу. Спать хотелось жутко, но я не мог пропустить тот момент, когда из большой крайней палатки выйдут разводящий со сменой. Именно от этого я и отталкивался.
В одиннадцать ночи, судя по стрелкам у меня на часах, вдруг по дощатой крыше амбара забарабанил дождь, да громко так, видно, что надолго зарядил.
– Охренеть не встать, – пробормотал я и стал спускаться. Дождь скрыл от меня палатку. Так-то разводящий фонариком подсвечивал, а теперь я это не рассмотрю.
Когда я выбрался наружу – хозяин, гад, меня запер, пришлось взламывать заднюю стенку, дождь перешел в оглушающий. Выбравшись наружу, я мгновенно промок до нитки, но, прикрывая рукой пистолет, спрятанный под одеждой, побежал к палатке. Слева часовой был далеко и не мог засечь меня. Успел я вовремя, как раз разводящий возвращался со сменой. Как он выходил, я не засек, видимо, в это время стенку амбара ломал, выбивая доску.
Как только они зашли внутрь, я стал оббегать часовых. У меня было три часа до следующей пересменки. Первым умер часовой слева, потом я снял секрет и еще двух часовых – основного и того, что охранял его, подчасика. Режим повышенной тревоги, похоже, еще не был снят.
После этого я побежал к «Шторьху», но заблудился, дождь вообще не позволял ничего видеть. Вышел к одному из штурмовиков, где сориентировался и направился к штабной палатке. Она была следующей. Сняв часового, я прошел внутрь. Там находилось двое: офицер, что спал на поставленных в ряд стульях, и радист с наушниками на голове. Я выстрелил несколько раз в обоих, после чего собрал летные карты, все, что были, убрал их в планшет офицера и снова вышел под дождь.
Осмотр «Шторьха» показал, что тот полностью заправлен и готов к вылету. Ну, с вылетом как раз проблемы нет, в такой дождь, в принципе, я поднимусь. Но будет сложно, так что нужно было обдумать эту ситуацию. Бросив планшет на сиденье в салоне машины, я побежал к бензовозу. На его боку я заметил несколько канистр. Как и ожидалось, в четырех было моторное масло, еще какое-то, вроде для гидравлики, а еще три были пусты. В эти пустые я самотеком залил топливо и вместе с канистрой масла перетащил их в салон самолета, поставив так, чтобы они не опрокидывались в грузовом отсеке. После этого я убрал опоры из-под колес и попытался сдвинуть самолет. Но не особо крупный аппарат, весивший всего тонну с тем грузом, что уже был в нем, не сдвинулся с места. Раскисающая земля не давала. Почесав затылок, я посмотрел в сторону грузовиков. Не факт, что засекут.
На миг задумавшись, я хмыкнул и рванул к технике, часовой там уже был снят. Меня интересовал стоявший там грузовой мотоцикл на гусеничном ходу. Он-то без проблем попрет «Шторьх», даже в такую погоду. Проблема была одна: шум. Это означало, что самолет и мотоцикл нужно откатить подальше и только там завести. Дороги сейчас пусты, сделаю это без проблем, а там, когда погода нормализуется, можно и свалить подальше.
Сняв грузовой мотоцикл со скорости, я толкнул его, тот с трудом, но все же сдвинулся с места.
– Двоих хватит, упрут, – пробормотал я и побежал в сторону штабной палатки, я там видел парашют. Вскрыв сумку, я вывалил купол парашюта и стал из строп делать буксировочные веревки.
Нет, я не собирался плести буксировочный трос длиной в километр и оттуда утащить самолет незаметно для немцев. В той большой палатке находился десяток немцев, и я решил сделать из них бурлаков, именно для этого резал шелк парашюта. Для кляпов и веревки, чтобы связать и сделать буксировочные снасти. Сперва я навесил буксировочные хомуты на «Шторьх», на четыре-пять человек, должны упереть, потом сбегал к мотоциклу и привязал к нему другой, для двоих. Только после этого достав из-за пояса перезаряженный пистолет, я направился к палатке. Дождь не прекращался, поэтому я подошел к ней незамеченным и, откинув в сторону полог, прошел внутрь. На шести койках отдыхали часовые, еще четверо резались в карты при свете керосиновой лампы, а один что-то писал на листе, кажется письмо домой.
– Руки вверх, – негромко сказал я, и когда двое дернулись к оружию, навскидку выстрелил, свалив обоих. – Я не хочу вас убивать. Если вы мне поможете, то я оставлю вас в живых. Слово чести.
