– Мой отец, по материнской линии из рода Пилсутских! А он кто? На половину немняк!
– Правильно Гражка, хай ему грец, тому немчуре! Смотри невесту, какую он тебе оставил! Золото! – Поддерживала Лена подругу, кивая на её дочь Малгожату.
– Смотри Малгоська у тебя, просто клад! Ох, и сосватаю я её, придёт время. И жених имеется! Вот заживём! – смеялась Лена.
Гражина знала о ком шла речь. Приезжала она в прошлом году в Россию. Тогда Гражина и видела фотки симпатичного рослого парня. Посмотрела она и на перестроечную страну. Сходила с Леной один раз в магазин за продуктами. Пока та в обход пустых прилавков пошла прямо в директорский кабинет, полька стояла и с удивлением смотрела, как прилично одетые старушки, да и другие люди возились в грязном контейнере с картошкой. Выбирали, что получше и складывали в свои целлофановые пакеты.
Когда появилась Лена с тяжёлой закрытой хозяйственной сумкой на её вопрос, зачем эти люди из мусора выбирают картошку, она услышала – чтобы купить для еды. Гражина заплакала. Больше Лена в магазин её не брала.
Максима Гражина полюбила сразу, как сына. Она очень была рада его приезду. Его деловитость, воспитанность, скромность очень ей нравилась. А уж как Малгоське пришёлся по сердцу крепкий высокий седой красавец. Так и стал Максим челночить через Москву в Варшаву, хотя и не по душе пришлось ему это занятие.
Но никуда не денешься. Жить надо. Такое впечатление, что часть бывшей великой державы эмигрировала, часть челночит, ещё одна часть быстрым темпом спивается, а вся молодая поросль: мужского пола пошла в бандиты, а женская в путаны. Остальная, оставшаяся часть сограждан, видя всё, что происходит с их Родиной и, не понимая происходящего, потихоньку сходит с ума.
Дядя Паша, вернувшийся с мест заключения, остался, как говорили в его кругу «не у дел», да и года отсидки и возраст сделали его другим. Он был в каком-то замешательстве от последних событий в стране. Толком ничего не мог понять. Поэтому решил жить тихо, не привлекая к своей персоне особого внимания правоохранительных органов. Лена имела свою точку на вещевом рынке и продавала привезённый Максом товар.
Почему в поезде под успокоительный стук колёс Максу легче вспоминать всё то, что произошло в его жизни? Воспоминания сами всплывают в сознании обрывочными картинами и тянут, тянут его в прошлое, призывая к действию. А прошлое никак не даст ему погрузиться с головой в будущее и жить настоящим.
В столицу поезд из Новочеркасска приходит днём на Казанский вокзал. В Варшаву отходит с Белорусского вокзала вечером. В тот раз Максим решил, что времени мало, но он успеет съездить по адресу.
– Вам куда? – к Максу подошёл таксист со шрамом на лице.
– Смотря, сколько возьмёшь.
– Садись, брат. Возьму не дороже денег. Тебе куда?
– Точно не на Ярославский вокзал.
– Учёный, раз анекдот этот знаешь. Нет, брат, сейчас время другое. Как границы открыли, сразу все умные стали. Уже на Ярославский вокзал через Воробьёвы горы не повезёшь. Можно и перо в бок за такое получить. А мне помирать по глупости неохота. За мной и так смерть побегала. Так куда мы едем?
– На Фестивальную. Авария лицо украсила?
– Авария, афганская авария… Так-то брат. Смотрю на тебя, глаз дёргается. Что тоже пришлось хлебнуть?
– Баглан. Кабул – Ханабад.
– Ну, брат, давай знакомиться. Николай.
– Максим.
– А нас под Джалалабадом поджарили. Наша колона попала в засаду. Меня сразу ранило. Ребятам, кто смог прорваться, удалось меня вытащить. А друга моего… Ваньку Потапова… в общем потом нашли. Ему красный тюльпан сделали гады… Знаешь, что это такое?
– Знаю.
– Я как представлю, какие он муки перенёс, пока его сердце не выдержало…
Брат, что с тобой?
Максим побледнел. Его руки, как и тело, затряслось мелкой дрожью. Он был близок к потере сознания. Таксист остановил автомобиль. Выскочив из машины он достал из багажника бутылку с водой.
– Братишка, что с тобой? Пей, пей воду. Ну, вот лучше. Прости, брат. Меня самого эти воспоминания мучают. Веришь, снов боюсь. Садись, садись, медленно, не спеши.
– Всё, уже лучше. Прости, брат, контузия. Нам ещё долго ехать?
– Да нет, мы уже на Фестивальной. Ты там останешься?
– Нет. Сестру разыскиваю. Потом на Белорусский. В Варшаву еду.
– Там-то что потерял?
– Выживать как-то надо. Дядька с тёткой продают, а я вожу им товар.
Дожился до ручки. Вот так-то.
– Да плюнь ты. Сейчас все выживают, как могут. Я вот хоть таксую, и то хлеб. Ладно, проехали. За углом нужный дом. Я с тобой пойду, – Николай закрыл автомобиль и помог выйти Максиму.
– Да не переживай, со мной всё в порядке.
– Афганцы своих не бросают.
Мужчины поднялись на этаж и долго звонили в нужную квартиру. Дверь открыл мужичок с помятым от частых выпивок лицом.
– Чего надо? Вы кто?
– Я ищу Катю Синицыну.
– Нет таких!
Мужик хотел захлопнуть дверь, но таксист поставил ступню в массивном ботинке в дверной проём.
– Ты что это! Ты это что?
Таксист вынул из кармана денежную купюру и показал её мужичку.
– Заходьте! Вспомнить, говоришь? Так как зовут девицу?
– Память потерял вместе со слухом? – грубо сказал ему таксист.
– Катя Синицына.
– Так, так, Катька говоришь?
– Да не тяни ты козла за хвост.
– Эта та, что ли что с моей Лариской приезжала? Лариска, зараза такая, разыскала меня, приехала и говорит, ты, то есть я, значит, мой папашка! Вот шалава! А мне по барабану! У меня таких дочек, небось, по всей матушке России, знаешь сколько? Всех не учтёшь. Я же бывший сапог. Вы так, гражданские нас называете? До майора дослужил, и вот, под зад нас ногой. Не нуждается наша Родина больше в нас. Да! Я…
– Короче Сапог Иванович. Знаем мы всё о Родине.
– Когда они к вам приезжали, а потом, потом куда Катя делась?
– Так я откуда знаю? Приехать, приехали, отрицать не буду. Только я им сразу сказал, за постой платить будете, живите. И Ларке сразу сказал, плати алименты, признаю, что я отец. Вот и жили у меня, две охломонки.
– Ты, отец, ближе к теме, – остановил его Николай.
– А зачем они вам?
– Вы скажите, куда они от вас съехали?
– А выпить, ничего нет?
Таксист вытащил из кармана ещё одну купюру, но мужичку её только показал.
– С мамашкой Ларкиной я давно развёлся. А она, оказывается, переписывалась с моей мамашей. Это ж надо! Ларка от неё и узнала мой адрес – Послушай, отец, нам, конечно интересно, но время, время…
