На всем прорыве немецкой обороны — 500 м по фронту — был завал трупов и раненых. По утрам, когда не было бомбардировки, мы занимали оборону на переднем крае. Ночью стаскивали трупы и делали из них настил, чтобы не лежать в болотной воде. Так прошло 10 суток. О нас вроде забыли: не доставляли ни еду, ни боеприпасы. На десятый день встал я рано и пошел поглядеть: не остался ли кто из наших в живых? Меня заметили немцы и орут: «Иван, иди кашу кушать!» А стрелять не стреляли — совсем нас не боялись.
… Я спросил младшего лейтенанта, сколько осталось в нашем полку живых и кто теперь командир полка. Кукуев — грязный, голодный — отвечал, что у нас осталось всего 58 человек и он за командира. У нас не было ни снарядов, ни патронов, ни продовольствия, но покинуть передний край мы не могли. За нами, у шоссе Москва — Ленинград, стоял заградотряд. Уход с передовой карался расстрелом. Оставалось два пути: смерть или плен. Никто из наших бойцов не сдался…
Младший лейтенант Кукуев разрешил мне сходить в штаб дивизии и доложить командованию о нашем положении. Я добрался до штаба, разыскал начальника связи дивизии майора Малофеева и рассказал об обстановке. А он спрашивает: «Имущество связи сохранили?» В то время за потерю имущества полагался расстрел: катушка кабеля ценилась дороже человеческой жизни…
Нашу дивизию пополнили, а фактически сформировали заново, и снова направили на прорыв». Другие соединения вели ожесточенные и безуспешные бои за овладение Трегубово и Приютино. Только 13 мая 59-я армия получила приказ «прекратить активные действия и перейти к обороне».
Наконец, 14 мая Ставка дала директиву об отводе войск 2-й ударной армии «из занимаемого ею района». Речь шла не о выходе из окружения, а об организованном отступлении на выгодный для обороны рубеж Ольховка — озеро Тигода, перегруппировке и нанесении сильного удара с запада силами двух дивизий и четырех стрелковых бригад навстречу 59-й армии с целью ликвидации противника в выступе Приютино — Спасская Полисть. Генерал Коровин для реализации этой задачи должен был использовать шесть дивизий, две стрелковые и две танковые бригады. На подготовку и осуществление операции отводилось 7—10 дней. Москва чем-либо помочь волховчанам не могла. Месяц май ознаменовался серией поражений Красной Армии на всех фронтах: в Крыму войска Манштейна разгромили три советские армии и захватили Керчь, под Харьковом танки Клейста завершали окружение двадцати семи дивизий Юго-Западного фронта, неудачей и огромными потерями закончились Ржевско-Вяземская (777 тысяч убитыми и ранеными) и Демянская (246 тысяч) операции. В ходе последней — как контраст с судьбой 2-й ударной армии — фон Зейдлиц 24 апреля успешно деблокировал окруженную группировку Брокдорфа, причем немцы не стали выходить из «котла», а отбив все советские атаки, прочно обосновались в 40-километровом (!), при ширине 6–8 км, Рамушевском коридоре и удерживали Демянск до февраля 1943 года.
Одновременно по инициативе Жданова Военный совет Ленинградского фронта принял решение об эвакуации вместе с отходящей армией и местного населения. В Смольном смутно представляли, как выглядит коридор на Большую землю, по которому предстояло выбираться тысячам стариков, женщин и детей. Из бодрых докладов военных можно было предположить, что от Мясного Бора поезда ходили чуть ли не по расписанию. Жители деревень, не желая эвакуироваться, прятались по лесам и огородам. Оперуполномоченные их отлавливали, сжигали еше уцелевшие после боев и авианалетов дома, дабы не достались врагу.
Сигнал «Вперед» прозвучал только 22 мая. Части 2-й ударной армии последовательно снимались со своих позиций и двигались к Новой Керести, далее к деревне Кречно и Мясному Бору. Начальник тыла армии докладывал: «Личный состав был измотан, выталкивая на себе материальную часть из болот к узкоколейке и лежневой дороге. До этого в продолжение полутора месяцев армия находилась на голодном пайке. Никаких запасов боеприпасов и продовольствия в армии не имелось, так как подвоза не было из-за отсутствия горючего… На 30 мая на территории, занимаемой армией, находилось в платформах и в вагонах 1500 раненых, а 4500 человек гражданского населения в лесу в ожидании эвакуации». По уверениям Хозина, «отвод 2-й ударной армии протекает планомерно, все раненые вывезены, имущество эвакуировано в тыл».
И этот запоздалый «маневр» войскам Волховского фронта не удался. Противник, четко отследив советские приготовления, немедленно развернул активные боевые действия по всему периметру.
«Хозин медлил с выполнением приказа Ставки, — сигнализировал помощник начальника управления Особого отдела старший майор госбезопасности Москаленко, — ссылаясь на невозможность выводить технику по бездорожью и необходимость строить дороги, к началу июня с. г. части не начали отводить, однако в Генеральный штаб Красной Армии за подписью ХОЗИНА и нач. штафронта СТЕЛЬМАХ прислано донесение о начале отвода частей армии. Как позже установлено, ХОЗИН и СТЕЛЬМАХ обманули Генеральный штаб, к этому времени 2-я ударная армия начинала только оттягивать тылы своих соединений. 59-я армия действовала очень нерешительно, предпринимала несколько безуспешных атак и задачи, поставленные Ставкой, не выполнила».
Тем не менее к середине месяца успели вывести 13-й кавалерийский (конники, доев своих скакунов, выходили с седлами на плечах), 6-й гвардейский корпуса, остатки 378-й стрелковой дивизии, танковые бригады, реактивные минометы, частично тяжелую артиллерию — они начали движение первыми в соответствии с планом продолжения Любанской операции.
31 мая 20-я мотодивизия с севера и 58-я пехотная дивизия с юга вновь перекрыли выход к Мясному Бору, «завязав» в мешке 9 дивизий и 6 бригад с тремя полками РГК 2-й ударной, 52-й и 59-й армий — около 50 тысяч человек. Из «котла» успели выскочить 191-я и 382-я стрелковые дивизии.
Энергичных мер по восстановлению коммуникации окруженной группировки со стороны советского командования своевременно предпринято не было (если не считать хозинской телеграммы Власову «организованно и решительно» нанести удар с запада на восток), что дало противнику возможность организовать насыщенную огневыми точками оборону глубиной в полтора километра по восточному берегу реки Полисть.
Выдвинутые 30–31 мая к реке 22-я и 57-я стрелковые бригады и 191-я дивизия преодолеть этот рубеж не смогли. 2-я ударная армия продолжала вести бой в полном окружении. Для обороны на севере и западе были оставлены наиболее боеспособные соединения — 267, 92, 327, 19-я гвардейская стрелковые дивизии, 23-я бригада — обеспечивавшие действия группы прорыва в составе 46-й и 382-й дивизий, 22, 25, 53 и 57-й стрелковых бригад. По северозападному берегу Замошского болота до Горенки занимала оборону 305-я стрелковая дивизия, своим левым флангом наступавшая совместно с группой прорыва. Действия советских частей парализовали немецкие пикировщики, безнаказанно висевшие в воздухе от рассвета до наступления темноты. Световой день составлял почти 20 часов. Потери были огромные.
Наши авиаторы смогли выделить для прикрытия войск 10 истребителей.
Таким образом, действия группы прорыва вначале самостоятельно, а затем с частями 52-й и 59-й армий успеха не имели, хотя коридор немцы удерживали силами одного полка. Артиллерия окруженной группировки, насчитывавшая 874 ствола, бездействовала ввиду отсутствия боеприпасов.
