Были созданы три ударные группировки. Танковый корпус СС двумя дивизиями наносил удар из района Краснограда по правому флангу армии Харитонова. 48-й корпус 4-й танковой армии (6-я и 17-я танковые, 336-я пехотная дивизии) должен был включиться в операцию через несколько дней и наступать с юга на Павлоград. 1-я танковая армия наносила удар силами 40-го танкового корпуса (7-я и 11-я танковые, 333-я пехотная дивизии, мотодивизия «Викинг») из района Красноармейское на Барвенково с целью разгрома подвижной группы генерала Попова.
Манштейн не стал ожидать полного завершения перегруппировки.
19 февраля от. Краснограда на юг, по правому флангу армии Харитонова при массированной поддержке пикирующих бомбардировщиков нанесла внезапный удар танковая дивизия СС «Дас Рейх». За ней в прорыв последовала дивизия СС «Мертвая голова». На следующий день подразделения полка «Дер Фюрер», преодолев 90 километров, вышли к Новомосковску, отрезав от тылов передовые советские части. В ночь на 21 февраля немецкие штурмовые группы захватили мосты на реке Самаре, по которым колонны бронетехники устремились на восток — к Павлограду. К вечеру город был захвачен стремительной атакой дивизии «Дас Рейх». Немцев здесь,-что называется, вовсе не ждали. В районе Синельникова полк «Дойчланд» установил контакт с частями 15-й пехотной дивизии. Одновременно дивизия «Мертвая голова» атаковала с запада на восток, севернее реки Самара в направлении на Орелька — Вербки.
В районе Красноармейское с утра 20 февраля соединения 40-го танкового корпуса генерала Хейнрици начали охватывать с востока и запада подвижную группу ЮЗФ. Генерал Попов, оценивая положение как весьма опасное, в ночь на 21 февраля обратился к командующему фронтом с просьбой отвести войска группы на 40–50 км к северу от Красноармейского. Однако Ватутин, имея перед глазами сведения о крупной перегруппировке войск группы армий «Юг», любую поступившую информацию по-прежнему втискивал в рамки полюбившейся ему версии: противник создает бронетанковый заслон, наподобие ростовского, чтобы обеспечить отход своих главных сил за Днепр. Поэтому задачи 6-й армии и подвижной группы не менялись, они должны были продолжать наступление: дивизии генерала Харитонова — форсировать Днепр и овладеть Днепропетровском и Днепродзержинском, танковые корпуса Попова — городами Сталине, Запорожье, Мелитополь. В указаниях, переданных штабом фронта, утверждалось: «Создавшаяся обстановка, когда противник всемерно спешит отвести свои войска из Донбасса за Днепр, требует решительных действий».
«До сих пор остается загадкой, — удивляется генерал Штеменко, — как это Ватутин — человек, безусловно, осмотрительный и всегда уделявший должное внимание разведке противника, на сей раз так долго не мог оценить размеры опасности, возникшей перед фронтом. Объяснить такое можно лишь чрезвычайной убежденностью в том, что враг уже не в состоянии собрать силы для решительных действий. В действительности же до этого было еще далеко. Гитлеровские генералы не собирались уступать нам победы». Товарищ Сталин как-то назвал такое состояние «головокружением от успехов».
Не один Ватутин обманулся. А генерал Голиков? Ведь он, кроме всего прочего, — еще и «герой невидимого фронта», перед войной два года возглавлял Главное разведывательное управление, мог бы чему-нибудь и научиться. А маршал Василевский и весь его Генеральный штаб? Вообще-то, разведка у нас вроде бы была и на страницах романов из серии «Военные приключения» свершила немалое количество подвигов. Но почему-то буквально всю войну мы ничего не знали о замыслах противника, его силах, экономическом потенциале, а если и добывали что-то сугубо секретное, то оно оказывалось «дезой» (которую немцы, в частности, щедро скармливали Шандору Радо и всей «Красной капелле»). То ли наша разведка не умела добывать достоверные сведения, то ли не принимала их на веру, то ли «Юстасы» докладывали так, чтобы нравилось начальству, то ли начальство трактовало информацию так, как ему нравилось (когда, к примеру, по глупой случайности на столе у Сталина оказался план операции «Блау»).
«Какие имелись данные или признаки, которыми можно было бы объяснить убежденность командования Воронежского фронта в том, что противник «бежит за Днепр»? Пожалуй, никаких… — вторит маршал Москаленко. — Остается лишь считать, что у штаба Воронежского фронта в середине февраля не было ясного представления о противнике».
Манштейн 21 февраля впервые «испытал облегчение». В зоне проводимой им операции противник сам совал голову в намыленную петлю: «Мы, наконец, находились на пути к овладению инициативой. В сравнении с этим было бы не так уже важно, если бы за это время противник несколько продвинулся в направлении на Киев и севернее его». Стабилизировалась обстановка на правом фланге: «Вклинение советского 4-го гвардейского механизированного корпуса в центре Миусского фронта смято стремительной контратакой 16-й мотопехотной дивизии и частей 23-й пехотной дивизии. Советский корпус был окружен южнее Матвеева кургана й почти полностью уничтожен; весь личный состав взят в плен». В районе Дебальцево закончилась ликвидация 7-го гвардейского кавалерийского корпуса, его остатки «вынуждены были наконец сдаться». На восточном фланге группы армий немецкие дивизии прочно удерживали рубеж на реке Миус.
(По поводу кавалерийского корпуса генералы Лелюшенко и Хетагуров измышления немецкого фельдмаршала с негодованием опровергают и утверждают, что корпус они спасли. Командарм, по его словам, ночами не спал, все думал, как помочь конникам генерала Борисова, советовался с подчиненными и в конце концов понял, что корпус надо выводить из окружения. Однако командование фронта на просьбу разрешить вывести корпус на соединение с главными силами ответило, что если положение корпуса ухудшается, то пусть он переходит к партизанским действиям. Лелюшенко снова подумал, представил себе голую зимнюю степь, партизанствующую среди терриконов без боеприпасов и фуража кавалерию и пришел к выводу, что «такие действия были невозможны». Надо все-таки выводить. На этот раз начальство решение утвердило. И вот, то, что не получилось сделать всей 3-й гвардейской армии с тремя танковыми корпусами, легко удалось одному стрелковому корпусу: «На узкий участок фронта мы стянули все, что могли, из наших артиллерийских средств. Одновременно подготовили атаку 14-го стрелкового корпуса. С кавалеристами были согласованы по радио соответствующие сигналы, опознавательные знаки. И все удалось, как было задумано… В результате встречных ударов внешний и внутренний фронт окружения 7-го гвардейского кавалерийского корпуса был прорван, неприятель разгромлен (!) и корпус соединился с главными силами армии».)
22 февраля обстановка в полосе действий правого крыла Юго-Западного фронта еще более осложнилась. В контрнаступление включился 48-й танковый корпус генерала фон Кнобельсдорфа, наносивший удар из района восточнее Синельникова в общем направлении на Павлоград, навстречу танковому корпусу СС. Войска 6-й советской армии попали в крайне тяжелое положение. Ее правофланговые соединения, отражая яростные атаки вражеских танков и пехоты, вынуждены были отходить на восток. Некоторые из них — 267-я стрелковая дивизия и 106-я стрелковая бригада — оказались в окружении. 25-й танковый корпус, продолжая выполнять наступательную задачу, выдвинулся к Запорожью; его части оторвались от основных сил почти на 100 км, лишились возможности получать горючее, боеприпасы и продовольствие.
