Маршал Блюхер был отстранён от командования Дальневосточным фронтом, а сам фронт расформирован в две отдельные армии. В приказе не было упоминания о том, что непосредственно перед началом боёв, в ходе боёв и по их окончании производились аресты комбригов и комбатов – чекисты работали по собственному плану, они занимались ликвидацией «военного заговора», одним из фигурантов которого оказался командир 15-й кавалерийской дивизии К. К. Рокоссовский. Сразу после первого приступа Заозёрной командование 39-м стрелковым корпусом принял лично Г. М. Штерн. В последующем были отстранены от должности и арестованы командующий 1-й Краснознамённой армией К. П. Подлас и начальник штаба армии А. П. Помощников. Комдивом 40-й стрелковой дивизии стал полковник С. К. Мамонтов, а 40-й танковый батальон повёл в бой старший лейтенант Ситников.
Полковник А. П. Панфилов принял под свою руку 2-ю механизированную бригаду за две недели до начала конфликта; два предыдущих её командира – полковники И. Д. Васильев и В. Г. Бурков, начальник штаба, военный комиссар, начальник политотдела, начальники служб, комбаты, ряд других командиров уже обживались на нарах. Командный состав бригады был обновлён на 99%. Панфилов руководил соединением 11 дней, затем взяли и его. В итоге 45-километровый марш танковой бригады в район боевых действий длился 11 часов.
События 1937 – 1938 годов происходили на фоне арестов и отстрела командиров и политработников с «неправильными черепами», в том числе и в бронетанковых войсках. Были расстреляны командир 45-го механизированного корпуса комдив А. Н. Борисенко и командир 11-го мехкорпуса комдив Я. Л. Давидовский, командир 7-го мехкорпуса комдив М. М. Бакши, командир 133-й механизированной бригады комбриг Я. К. Евдокимов, в Читинской тюрьме умер ещё один бывший командир 11-го мехкорпуса комкор К. А. Чайковский. Вот неполный список арестованных командиров мехбригад: полковник А. Б. Слуцкий (6-я мхбр), комдив Д. А. Шмидт (8-я мхбр), полковник С. И. Богданов (9-я мхбр), комбриг М. Я. Колесниченко (12-я мхбр), комбриг Г. Ф. Малышенков (13-я мхбр), комбриг Н. С. Поляков (14-я мхбр), полковник В. П. Стольник (тоже 14-я, а сменивший его комбриг С. И. Кондратьев застрелился сам), полковник С. Н. Аммосов (16-я мхбр), комбриг В. Г. Грачёв (18-я мхбр), полковники А. А. Ваганов, Б. М. Симонов, М. Б. Залкинд (все трое – командиры 19-й мхбр), комбриг Н. И. Живин (22-я мхбр), комбриг М. И. Болотов (25-я мхбр), полковник И. П. Корчагин (31-я мхбр). Само собой, брали под белы руки их заместителей, помощников, начальников штабов, политотделов и прочая, прочая, прочая. Только в 7-м механизированном корпусе были арестованы 75 командиров и политработников.
Истины ради отметим, что расстреляли не всех, кому-то дали срок, кого-то просто уволили из армии. К примеру, С. И. Богданова, будущего Маршала бронетанковых войск, промурыжив допросами и очными ставками полтора года, выбросили на улицу; за это время его жена публично отреклась от «врага народа».
Не забыли, поставили к стенке бывшего начальника советско-германских «Технических курсов Осоавиахима» полковника Н. Ф. Ерошенко, выросшего в начальника автобронетанковых войск Уральского военного округа, а также всех сотрудников школы, «завербованных немцами», вплоть до сантехников, официанток и дворников. За четыре года на «Каме» прошло обучение около 100 офицеров рейхсвера и не менее 65 советских курсантов: строевых командиров, преподавателей бронетанковых вузов, инженеров-танкистов, связистов, специалистов по оптике. Интересно, что немцы известны поимённо практически все, среди них будущие преподаватели, командиры танковых дивизий, командовавший армиями и группой армий генерал-полковник Йозеф Харпе. Списком «русской части школы мы не располагаем» по сей день, смею догадываться, что карьера их оборвалась до начала Отечественной войны.
К 1939 году СССР располагал четырьмя танковыми корпусами (10, 15, 20 и 25-й), двадцатью четырьмя отдельными лёгкими танковыми бригадами, четырьмя тяжёлыми танковыми бригадами и несколькими десятками танковых батальонов и полков в составе стрелковых и кавалерийских дивизий. Весной этого года столкновение советских и японских интересов в Китае привело к прямому военному конфликту на монголо-маньчжурской границе.
Ещё в марте 1932 года на территории трёх провинций Северо-Восточного Китая японцы создали марионеточное государство Маньчжоу-Го. У товарища Сталина на китайской территории была своя марионетка – Монгольская Народная Республика, по советской указке неуклонно двигавшаяся прямиком «из феодализма в социализм, минуя капиталистическую фазу». Кроме Москвы, её никто не признавал. Насколько Народная Монголия была независимой, можно судить по тому факту, что Сталин запретил монгольскому правительству устанавливать дипломатические отношения с кем бы то ни было и даже пускать в Улан-Батор туристов.
Между двумя созданными с помощью иностранных штыков государственными новообразованиями, чьи отношения с самого начала не были омрачены дружбой, границы не существовало. Имелась лишь ничем на местности не обозначенная пустынная зона шириной от нескольких десятков до сотни километров, через которую свободно передвигались различные кочевые племена. Эта территория и превратилась в место постоянных стычек маньчжурских и монгольских пограничных разъездов, тоже «свободно кочевавших».
Ситуация ещё больше обострилась с началом широкомасштабного вторжения японцев в Китай и их намерением проложить стратегическую железную дорогу из Гяньчжоу в Солунь, которая должна была пройти в непосредственной близости от виртуальной границы МНР. Шаставшие в районе планируемого строительства монгольские цирики нервировали самураев. В связи с этим и возник вопрос: кому, собственно, должна принадлежать полоса барханов восточнее реки Халхин-Гол размером 70 на 20 километров (характерна топонимика данного района: Большие пески, Дальние пески, сопка Песчаная) – то есть вопрос о демаркации границы. Монголо-маньчжурская конференция по проблеме спорных территорий продолжалась с перерывами два года (с июля 1935-го по сентябрь 1937-го), в ходе её состоялось 35 заседаний, на которых не было решено ни одного вопроса. Непреодолимым препятствием и поводом для срыва переговоров стали принципиальные разногласия по поводу числа представителей в совместных пограничных комиссиях: маньчжурская сторона считала, что их должно быть три, монгольская – один. На самом деле Сталина не устраивал сам факт установления дипломатических и любых других отношений Монгольской Республики с Маньчжоу-Го. Несомненно, японскую позицию тоже никак нельзя было назвать конструктивной.
Несмотря на то что на картах как российского Генштаба образца 1906 года, так и Генштаба РККА, изданных в 1934 и 1937 годах, граница между Монголией и Маньчжурией была начерчена либо по линии реки Халхин-Гол, либо к северо-востоку от неё, в Москве решили «вершка не отдавать» и защищать «монгольскую территорию, как свою собственную». Совершенно непонятно, на основании каких топографических данных и исходя из каких соображений кремлёвские стратеги вычислили, что граница «монгольской земли» должна проходить именно в двадцати километрах к востоку от Халхин-Гола.
Обе стороны снова готовились к силовому разрешению конфликта.
12 марта 1936 года в Улан-Баторе был подписан советско-монгольский протокол о взаимопомощи сроком на десять лет, сменивший двухгодичной давности «джентльменское соглашение». На основании этого документа в начале июня начался ввод советских войск в Монголию, для начала – 9-й мотоброневой бригады В. Ф. Шипова и отдельного мотоброневого полка, которым командовал полковник А. П. Пакалн.
