Хотя танки являются «прорывным ядром», успех всегда закрепляет пехота. Поэтому В. П. Крыжановский в 1931 году вполне резонно указывал: «Основным ядром мотомеханизированного соединения должна быть способная стремительно продвигаться на автомашинах на марше, драться в лесу, форсировать водные преграды и закреплять пространство пехота, усиленная артиллерией, танкетками, быстроходными танками и бронемашинами. Кроме того, мотомехсоединение должно быть обеспечено: химиками, сапёрами, понтонными частями, прожекторными частями, частями связи, частями ПВО, разведывательной авиацией, истребительной авиацией и поддерживаемой штурмовой и легкобомбардировочной авиацией». В. П. Крыжановский предлагал формировать самостоятельные мотомеханизированные дивизии, в состав которых должны были входить: ударный танковый полк, артиллерийский полк, два полка мотопехоты, оснащённых лёгкими танками и бронемашинами, инженерный батальон, авиагруппа, рота связи, «автообоз».
Особое внимание обращалось на обеспечение управляемости ММС, «неуязвимости с воздуха», взаимодействие составных элементов, налаживание «непрерывной работы тыла танковых частей на ходу и наибыстрейшее возвращение в строй восстановленных танков», ибо «от быстроты работы танковых тылов зависит быстрота развития успеха».
В целом глубокая операция рассматривалась как «многоярусное сражение», требующее от военачальника высокого оперативного искусства, способности быстро принимать адекватные меняющейся обстановке решения и доводить их войскам.
«Шаг за шагом, – наставлял начальник оперативного факультета Военной академии Г. С. Иссерсон, – регулируя и направляя действия из глубины, современному командарму придётся беспрерывно и действенно управлять ходом событий. Каждый отказ его от активного участия в этом управлении будет означать шаг к оперативному хаосу… Многообразные данные непосредственной обстановки, освещающей операцию в двух измерениях – по фронту и в глубину, потребуют высокого уровня оперативного искусства и оперативной культуры, чтобы на основании анализа, сочетания и расчёта всех данных можно было прийти к синтезу обоснованного решения. Так современный полководец вновь появится на «Праценских высотах» и, окружённый аппаратами радиосвязи и телевидения, имея всегда в своём распоряжении самолёт, будет знаком руки руководить операцией глубокого прорыва. Мощный штаб – организатор и технический выполнитель решений – будет предоставлен к его услугам. Другая субординированная часть штаба будет расположена позади, управляя и регулируя передвижениями частей глубокого оперативного построения. Наконец, третья тыловая часть его расположится ещё дальше в глубину, примерно на линии железнодорожного базирования, и будет управлять всем сложным механизмом питания и обеспечения глубокой операции».
Можно смело утверждать, что теория у нас была самая передовая, во всяком случае, не хуже, чем у Гудериана. Правда, не так гладко получалось на практике: красным командирам никак не удавалось освоить положения собственных уставов, красным армейцам – собственную технику.
ГЛАВА 3
Появление в больших количествах собственных образцов бронетехники позволило приступить к созданию в РККА новых организационных структур танковых войск. Летом 1929 года по инициативе К. Б. Калиновского был сформирован опытный механизированный полк, включавший батальон танков МС-1, автобронедивизион, оснащённый БА-27, мотострелковый батальон и авиаотряд. На базе этого полка в мае 1930 года развернули 1-ю отдельную механизированную бригаду Московского военного округа в составе танкового и механизированного полков, разведывательного и артиллерийского дивизионов, а также ряда специальных подразделений. Бригада, командиром-комиссаром которой назначили Н. Судакова, имела на вооружении 60 танков, 32 танкетки, 17 бронемашин, 264 автомобиля и 12 тракторов.
Очень скоро первые серийные танки получили боевое крещение и первый опыт «взаимодействия». В 1929 году разгорелся советско-китайский конфликт вокруг Китайско-Восточной железной дороги, которая формально находилась в совместном управлении, а фактически целиком контролировалась советской стороной, в перспективе стремившейся при активном участии военных советников, «красных китайцев» и поставок оружия взять под контроль весь сотрясаемый гражданской войной Китай. Так, помощник военного атташе В. А. Трифонов (не понимавший политику партии) за полтора года до событий писал в Политбюро: «Наши советники стали на путь создания просоветского правительства. Создавать в Китае правительство нашими руками – это авантюризм… Наша политика такова, что столкновения в Маньчжурии и на КВЖД неизбежны. Китайский народ рассматривает нашу активность в Китае и на КВЖД не как помощь национально-освободительному движению, а как империализм». В июле правительство Чан Кайши, установив контроль над северными провинциями страны и без сожаления расставшись с коммунистическими советчиками, силовым путём сменило руководство дорогой, «советские граждане – служащие дороги – подверглись всевозможным оскорблениям и нападкам со стороны полиции и были отозваны».
Но это – мелочь, пустяк. Миролюбивая страна «победившего пролетариата», конечно, изыскала бы средства решить проблему полюбовно, дипломатическим путём. Но нашему руководству «стало известно», что Чан Кайши замыслил недоброе: он, игнорируя «неоднократные протесты правительства СССР», начал сосредоточение своих войск у границы, планируя «нанести внезапный удар, дойти до Байкала и перерезать Транссибирскую магистраль, взорвав туннели»! А надоумили Чана империалистические державы, захотевшие «прощупать мощь Красной Армии штыками китайцев». Естественно, Москва была вынуждена принять соответствующие меры.
6 августа 1929 года все военные силы на Дальнем Востоке были объединены в Особую Дальневосточную армию под командованием В. К. Блюхера. Перед Василием Константиновичем поставили задачу «дать надлежащий отпор провокаторам и китайским милитаристам», попутно установив Советскую власть в Маньчжурии. 18 августа передовые отряды ОДВ «с величайшей сдержанностью, не выходя из рамок необходимой самообороны», вторглись в Маньчжурию и заставили вооружённого допотопными фузеями и бомбомётами противника «в панике бросить свои противосоветские опорные базы». В ноябре, на заключительном этапе операции, в составе Забайкальской группы войск приняла участие в боях отдельная рота танков МС-1, напугавшая и врагов, и своих.
Вот как об этом поведал маршал В. И. Чуйков: «Наиболее наше наступление развивалось там, где действовала 36-я стрелковая дивизия, поддержанная ротой танков МС-1. Этот бой вообще был самым интересным. Мы впервые могли наблюдать танковое наступление во взаимодействии с пехотой. В роте действовало 10 машин. С исходных позиций они двинулись после артподготовки. Танки не вводились в прорыв, они прорывали оборону, прикрывая собой наши пехотные цепи. Их атака была внезапной для китайских солдат, удивила она в не меньшей степени и красноармейцев. Я находился на наблюдательном пункте рядом с Блюхером. Мы видели в бинокли, как китайские солдаты и офицеры, завидев наши танки, высунулись почти в пол роста из окопов. Мы ожидали, что они в панике побегут, но удивление оказалось столь сильным, что оно как бы парализовало их волю и убило даже страх. Странно вели себя и красноармейцы. Они тоже не успевали за танками, а некоторые, как зачарованные, смотрели на двигающиеся стальные черепахи, изрыгавшие огонь… Танки беспрепятственно дошли до китайских позиций и открыли огонь вдоль окопов. Пулемётный огонь отрезвил китайцев. Они в панике побежали. Десять танков прорвали оборону противника без каких-либо потерь с нашей стороны. Если бы у нас было лучше налажено взаимодействие танков с пехотой, мы могли бы молниеносно развить успех. Однако и наши части не ожидали такого эффекта. Красноармейцы ворвались в расположение противника и, вместо того, чтобы быстрее двигаться вперёд, замешкались в китайских окопах. Танки углубились на 5 км в сторону Чжалайнора и остановились, опасаясь двигаться по китайским тылам без пехоты».
