Посреди крепости стояла церковь и один из тех домов, в котором Владимир Ильич Ленин заключал договор. Там был из немецкого десанта немецкий полковник. Его поймали наши бойцы и привели в штаб полка. Тов. Фомин знал немецкий язык и стал допрашивать его. Он говорит, что вы здесь заперты и вам отсюда выхода нет, наши главные силы уже Киев забрали и наши войска без сопротивления движутся по шоссе из Варшавы на Москву. Нам его не о чем было больше допрашивать.
Когда война началась, в крепости не было ни одного офицера, они были все в городе Бресте. И наш командир роты добежал до крепости, переплыл через Мухавец, вбежал в Восточные ворота, и его сразила вражеская пуля. Он упал, смотрим, «западник» тащит с него сапоги. Полковой комиссар т. Фомин и говорит: «Леурда, бей гада!» Я приложился и ранил его. Тогда я подошел к нему и говорю: «Что же ты, гад, делаешь? Своего брата обдираешь!» Так я ему еще раз дал и добил его, обдиралу.
Сергей Сергеевич! Вы, наверное, знаете, что в 1939 г. освободили мы Западную Украину от поляков. Вот мы их и называем «западниками». В 1941 году взяли приписной состав в кадровые полки и прислали до нас на обучение, и их война захватила в крепости.
Они, эти «западники», изменили нашей родине. Мы вели двойные бои: с немцами и с ними. Они стреляли нас в затылки. Они собирали разные трофеи и уходили домой. Но это неважно, что уходили, а то — стреляли нас в затылки. Тов. Фомин издал приказ: «Убрать всех изменников Родины»…
Полковой комиссар разрешил мне действовать с моим товарищем. Заняли мы оборону: край казармы 84-го полка, в складе, где лежало много ватной одежды. Пулемет у нас был учебный, кожух пулемета был прорублен, сверху дыра, где заливается вода. Но пулемет был хороший, бил правильно. Воды у нас было мало, закладывали туда вату и своею мочою мочили туда. Бывало, придет полковой комиссар Фомин, мы ему и говорим: «Т. комиссар, может, у Вас найдется вода, то подбавьте нам в пулемет».
У нас с товарищем была очередь. Я за пулеметом, он отдыхает; он за пулеметом, я отдыхаю. И так же по очереди и ленты набивали. Наш пулемет не угасал ни день, ни ночь. Бывало, только зайдет рота или взвод, или машина появится на мосту, который немцы установили через Мухавец, так и полетит вверх ногами. И нам давали, что нам жарко было. Бывало, как начнет бомбить, мы — за пулемет и в подвал, артиллерия нам не страшна. Бывало, полковой комиссар т. Фомин и говорит: «Как подойдут наши части, так с вас смеяться будут, что вы из учебного пулемета немцев учите, как по нашей земле ходить». Если бы Вы видели, какой у нас был пулемет, то Вы бы сказали: «Как можно из него стрелять?» — а мы стреляли, не чуя усталости, недоедания и недопивания. Кушали пшенный концентрат невареный, на нас было страшно смотреть. Были мы все в саже, в копоти, оборваны, заросшие, но со своего места не уходили, а все дожидались своих братьев на помощь и задерживали врага. Нас погибло много, а их еще больше, потому что мы не давали им пощады.
Не стало у нас полкового комиссара т. Фомина. Напоследок где-то как в воду пропал. Додержались мы до 26 июня, и остались от крепости одни камни. Уже стен совсем не было, и редкие были перестрелки. 26 июня кто-то неизвестный подкрался и бросил гранату. Пулемет полетел на воздух, товарища тут же убило, а меня тяжело ранило в голову, и я был без памяти. Меня забрали «западники» в плен. Я проснулся на той стороне Буга, привязанный к носилкам. Подошел ко мне «западник» и говорит: «Что, довоевался, краснож…й…»
И лежал я там три дня, а потом, наверное, пожалели и отправили в лагерь 307. Пробыл я в этом лагере недолгое время, и отправили меня в глубь Германии. Этого лагеря не помню названия. Там я встретил своего земляка Шмалька Алексея Федоровича, он умер с голода в том лагере. В том лагере нас было 2000 человек. За одну зиму нас осталось человек 500. Все умерли от голода и дизентерии. Нам давали кушать утром 100 гр. хлеба, в обед пол-литра баланды, а в ужин пол-литра кипяченой воды. Такое наше было пропитание.
Потом нас, 300 человек, отправили в Австрию, в город Блюдец, на работу, прокладывать дорогу в горах. Пробыл я там недолго, меня перевели на лесопилку. Я там неделю проработал и пустил вагонетку с лесом прямо в пилораму. Меня забрали и дали шесть месяцев концлагерей, которые я отбывал в городе Винзбурге. В том городе работали на раскопке вонючих фрицев из земли, где их американцы бомбили. Потом, после отбытия, меня отправили в город Брегенц на цементный завод. Там я пробыл немного до 1944 года. Весной я сделал побег в Швейцарию, но меня поймали и отправили обратно в концлагерь. Там я пробыл до зимы, и меня перевели обратно в город Блюдец. Там я был до 1945 г. 26 апреля нас забрал Красный Крест и отправил в Швейцарию. В Швейцарии я отдыхал, у меня было весу всего 41 кг.
Пробыл я в Швейцарии 3 месяца и за это время поправился, вес стал у меня 68 кг.
25 августа 1945 года я прибыл в запасной батальон. В запасном батальоне я прошел особый отдел или, как называли, фильтрацию. Направили меня в часть, в 246-й гвардейский полк 82-й гвардейской стрелковой дивизии. Прослужил я до 20 июля 1946 года…
До 1953 года работал я в морской бригаде, потом стал страдать головной болью, сырость отразилась на моей контузии.
Обратился я в свое правление колхоза с просьбой оказать мне помощь — облегчить работу. Но мне отказали. Говорят, какую мы дадим тебе работу, на ответственной работе тебе работать нельзя, ты был в плену. Я им рассказывал, где я воевал, как попал в плен, но они и слушать не хотели. Потом я поехал на комиссию ВВК, комиссия признала, что я не годен к тяжелой работе. Я обратился, чтобы мне установили инвалидность, мне сказали, что инвалида войны мы тебе не установим. Они мне говорят: давай мы тебе установим инвалида труда, но я с этим не согласился, и так я остался без всякой помощи. Если бы мне установили инвалида труда, то помощь не государство дает, а послали бы в колхоз, а у нас в колхозе никакой помощи не оказывают. Кто бы он ни был: инвалид труда, или старик — безразлично, потому что у нас колхоз рыбацкий, трудодней мы не получаем, а оплата у нас выдается на выловленный рубль. Когда я приехал с комиссии и предъявил справку, что на море работать не годен, меня направили в инвалидную бригаду, где я сейчас работаю. Заработная плата моя 200 руб. в месяц.
Прошу я Вас, Сергей Сергеевич! Если можно, то посодействуйте насчет какой-нибудь помощи. Я буду Вам очень благодарен. Я не щадил своей молодой жизни, бился до последней капли крови, я был членом ленинского комсомола, я потерял все свои мечты. Я думал честно отслужить своей Родине, но мечты мои не сбылись. Теперь я живу в глухом хуторке, без никакой культуры, кино у нас не бывает. Сергей Сергеевич, я сын всего нашего народа, пусть народ меня оценит, как хочет. Я свой долг перед Родиной выполнил…
Что непонятно, или чего не написал, то напишите. Я буду отвечать. Фотокарточки 1941 года у меня не сохранились ввиду того, что родные погибли во время Отечественной войны, и все погибло. С тем до свидания. Желаю Вам всего хорошего. Жду ответа.
К сему Леурда Георгий Павлович.
3/Х-1956 г.
ОСТАПЕЦ Григорий Федорович,
