Об этом же сообщал военфельдшер Н.С. Гутыря: «Все участники обороны приняли клятву еще крепче сражаться с врагом. Одни приписники из западных областей могли подвести нас. Мы их называли «западники». Но этих мы своевременно поняли и привели к общему порядку».
И писарь 84-го стрелкового полка A.M. Филь недобрым словом поминает некую «подлую часть поляков», пытавшихся вывесить в окнах кольцевой казармы белые простыни.
Поскольку в то время, когда создавалась сага о массовом героизме, писать о том, что одни советские люди «стреляли в затылки» другим советским людям, было не принято, то во многих воспоминаниях фигурируют мифические «фашистские диверсанты» в красноармейской форме. К примеру, командир стрелкового взвода 455-го полка лейтенант М.А. Махнач утром 23 июня вышел во двор, чтобы дристрелять найденный на складе новенький ППД: «Вдруг почувствовал, что словно электротоком пронзило мне левую ногу. Превозмогая сильную боль, оглянулся. За мной с пистолетом в руках лежал какой-то боец. Только я хотел спросить у него, кто мог со стороны наших казарм стрелять, как он опять открыл по мне огонь. Не целясь, я выпустил по нему целый диск. Выяснилось, что это был переодетый в красноармейскую форму немецкий унтер-офицер». О том же — лейтенант A.A. Виноградов: «Утром мы обнаружили фашистских диверсантов, переодетых в наше обмундирование. Очевидно, они имели задание вывести из строя командиров и политработников. Выстрелом в спину был убит старшина Попов, тяжело ранен в ногу Махнач. В этот же день рукой переодетого врага была брошена нам под ноги граната, но она не успела взорваться благодаря находчивости заместителя политрука Александра Смирнова, которому удалось вовремя отбросить ее».
Мини «гражданская война», по свидетельству С.Т. Бобренка, разыгралась в подвалах 333-го стрелкового полка: «Это он, кулацкий выродок, годами таил свою злобу и в трудные часы стрелял в спины моих товарищей здесь, в крепости Брестской… Сквозь шум и звон в ушах слышу голос Кижеватова: «По изменнику Родины». Одним подлецом стало меньше на нашей земле». Надо думать, не одним.
Аналогичные события — вспоминает А.П. Бессонов — происходили в секторе 44-го стрелкового полка: «Некоторые старались переплыть Мухавец и сдаться в плен немцам, но все они находили приют на дне Мухавца; с некоторыми приходилось расправляться внутри крепости… Если бы гитлеровцы не трусили и предприняли штурм западной части казарм в том духе, как это было в первые дни осады, они нас всех без труда перебили бы».
В общем, неспроста на второй день обороны полковой комиссар Фомин надел красноармейскую гимнастерку и задумался о перспективах.
Поэтому в списках участников обороны Брестской крепости практически «не значатся» местные уроженцы. Их было не так уж и мало, но они всю жизнь предпочитали молчать о своих военных подвигах. Одни, вырвавшись из Цитадели, пробрались в свои деревни, других, сдавшихся в плен, из немецкого лагеря выкупили родственники. Они остались живы, но не помчались догонятьоткатывавшуюся на восток Красную Армию, а осели дома и, значит, являлись дезертирами в глазах, прямо скажем, не ставшей им родной советской власти. Кое-кто успел послужить в полиции, а когда сменились приоритеты, перековался в партизана. Как обронил в беседе с автором один из бывших приписников: «Героями обороны стали те, кому было далеко бежать».
Не проявляли стойкости и легко сдавались в плен воины из среднеазиатских республик, в принципе мало отличавшие «своих» от «чужих» (в царское время их просто не призывали на военную службу). Так, в 455-м стрелковом полку 40 % бойцов не знали русского языка и имели соответствующую боевую подготовку.
На Северном острове сдалась группа капитана Шабловского: с пистолетами без патронов много не навоюешь. Двое командиров застрелились. Затем из дома № 5 потянулась цепочка людей, впереди шел раненый в руку Шабловский.
Из воспоминаний М.Н. Гаврилкина: «Окружили, показали, куда идти. По всей крепости затишье. Вывели на вал. Нас посадили, а женщин с детьми спустили вниз, к берегу канавы. Подходили автоматчики, срывали знаки различия. Потом семьи оставили, а нас спустили с вала и повели цепочкой. Шабловский шел впереди. Подошли к мостику, глубина примерно 1,5 м, здесь канава впадает в пруд. Мостик дощатый, без перил. Шабловский крикнул: «За мной!» — и бросился в воду. Было движение броситься за ним, но автоматчики отсекли. В него стреляли. Место неглубокое, на полметра воды, видна была его гимнастерка, кровь…»
Пересчитав пленных, генерал Шлиппер воспрянул духом: «Создавалось впечатление, что воля русских к сопротивлению ослабла и что посредством пропаганды в сочетании с артогнем крепость может пасть без дальнейших потерь». Однако с наступлением темноты «русские предприняли мощные вылазки в направлении города на северо-восток и восток и сильным артиллерийским и пулеметным огнем заглушили громкоговоритель. После попыток совершить вылазки и возобновления огня русских стало ясно, что в плен сдались лишь отдельные их подразделения. Другие же части, готовые к продолжению борьбы, отклоняли всякие предложения о капитуляции». Интересно, что поздно вечером одна агитмашина была направлена на дважды «захваченный» Южный остров, но здесь пропаганда успеха не имела.
Оставшаяся часть гарнизона решила сражаться до конца. Защитники верили, что со дня на день Красная Армия могучим ударом вышвырнет захватчиков с советской земли и надо только продержаться до ее подхода, в крайнем случае — прорываться на восток. Недаром в первые сутки обороны красноармейцы брали пленных, а командиры пытались с посыльными передавать в штабы дивизий в Бресте боевые донесения, протоколы допросов с добытыми «ценными документами» и представления на награждение наиболее отличившихся бойцов. Установить связь по радио не удавалось, весь эфир был забит немецкой речью. Однако в крепости регулярно возникали и мгновенно разносились слухи о начавшемся большом советском наступлении и скором появлении краснозвездных танков.
«Мощные вылазки», предпринятые с наступлением темноты, — это некоординированные между собой попытки прорыва из крепости отдельных групп. Они начались еще в относительно светлое время, в периоды, даваемые немцами на размышление после очередного предложения сдаться.
В 333-м стрелковом полку решили пробиваться в сторону Южного городка, на соединение с 22-й танковой дивизией. Один отряд, которому предстояло выходить через Холмские ворота и Волынское укрепление, возглавил начальник химической службы полка старший лейтенант Н.Г. Семенов, другой, численностью около 100 человек — лейтенант А.Е. Потапов. Группа Потапова должна была прорваться по дамбе на Западный остров, затем переплыть Буг и выйти в район госпиталя. Неизвестно, были ли действия двух групп согласованы между собой. Вряд ли. Судя по всему, единого руководства в подвалах так и не удалось создать. К примеру, лейтенант Санин и рядовой Алексеев вспоминают лейтенанта Семенова, но ни словом — о Потапове и Кижеватове.
После прослушивания очередного ультиматума Потапов с бойцами перебежал в отсеки кольцевой казармы, примыкающие к Тереспольским воротам.
«В момент, когда срок ультиматума истек, — вспоминает воспитанник музыкантского взвода П.С. Клыпа, — и немцы с удвоенной силой принялись обстреливать центр крепости, Потапов скомандовал: «За мной, вперед!» — и ринулся из окна. За ним все устремились на берег Буга… Бежали без единого выстрела, и потому враги не сразу заметили эту атаку».
