Что касается соотношения сил в личном составе, то здесь возникают большие сомнения в общепринятых цифрах. Например, не верится, что 36 советских дивизий, пусть и понесших значительные потери, были равны по численности, грубо говоря, шести битым немецким. Но даже не в этом дело. Во всех наших источниках указывается, что в 43, 50, 39-й и 11-й гвардейской армиях, готовившихся к штурму Кёнигсберга, насчитывалось свыше 137 тысяч человек, и особо подчеркивается, что «советские войска не превосходили врага в пехоте». Поскольку девять дивизий Людникова в штурме участия не принимали, получается, что не просто «не превосходили», а наоборот, противник оборонял город значительно превосходящими силами. Притом оборонял стойко и, как утверждает генерал Галицкий (и не только он), на неприступных рубежах: «За всю войну мы еще не встречали таких укреплений, какие были созданы в Кёнигсберге. В сущности, это был крупнейший укрепленный район, рассчитанный на длительное сопротивление даже в условиях полной изоляции». Если б так оно и было, то возился бы Василевский с Кёнигсбергом до морковкиного заговенья. Кого-то из противников явно «неправильно посчитали».
С целью максимального использования сил и средств при нанесении первого сокрушительного удара оперативное построение армий намечалось иметь в один эшелон, боевые порядки соединений и частей, как правило, строились в два эшелона. Для действий в городе в дивизиях готовились сильные штурмовые группы и отряды. Их также до предела насыщали артиллерией, вплоть до тяжелых калибров, и подразделениями инженерных войск. Штурмовой отряд состоял обычно из стрелкового батальона с минометной и пулеметной ротами, взвода или роты саперов, огнеметного взвода, роты танков или самоходных установок. Отряду придавались батареи полевых пушек или гаубиц, отдельные 152-мм и 203-мм орудия и 160-мм минометы. Стрелковые взводы штурмовых отрядов и групп имели на вооружении противотанковые фанаты, дымовые шашки, «кошки» с веревками для подрыва мин натяжного действия, ножницы, топоры, термические шары с горючей смесью. Каждый боец группы имел шесть гранат.
В марте развернулась интенсивная учеба: подразделения тренировались преодолевать оборонительные сооружения, штурмовать форты и доты, форсировать рвы, каналы, взбираться на отвесные стены, подавлять огневые точки. В дивизиях были оборудованы учебные поля, воссоздававшие позиции противника в полосе предстоящего прорыва. Технику уличного боя отрабатывали в оставленных жителями населенных пунктах. Штурмовые отряды, состоявшие из представителей различных родов войск, сколачивались в единый боевой организм по специально разработанной программе. Численный состав стрелковых дивизий за это время удалось Довести до 4500 человек.
Срок начала операции был установлен 28 марта, затем, ввиду неблагоприятных погодных условий, его перенесли на 1 апреля, но в этот день погода была еще более отвратительной, делая совершенно невозможным применение советской воздушной армады.
«Маршал А. М. Василевский с виду был, как всегда, невозмутим, — вспоминает Баграмян, — но я чувствовал, что он сдерживает свою досаду: ведь наступил срок начинать предварительную артиллерийскую и авиационную подготовку штурма, а погода, как назло, мешала. С середины марта шли дожди вперемежку с мокрым снегом. Местность расквасило так, что двигаться можно было только по дорогам с твердым покрытием. Но особенно мучили дожди и туманы. Видимость сквернейшая, поэтому условия для управления огнем артиллерий были чрезвычайно трудными, а боевую авиацию в воздух поднять было почти невозможно. Так природа похоронила наши надежды использовать при подготовке штурма наше огромное превосходство в авиации, втуне остался скрупулезно разработанный план боевого применения ВВС. Даже артиллерию невозможно было использовать с достаточной эффективностью.
А. М. Василевский позвонил Верховному Главнокомандующему и доложил ему обстановку.
— Торопит Верховный, — с нескрываемым огорчением заметил маршал, закончив разговор со Сталиным. — Берлинская операция поджимает… — Посмотрев в окно на завесу моросящего дождя и плотные облака, низко висевшие над раскисшей землей, он решительно заключил: — Надо начинать!»
Кёнигсберг должен был пасть до того, как Германия капитулирует, напрасно генерал Ляш надеялся на «освобождение в случае, если война окончится путем переговоров».
Непосредственно штурму предшествовал четырехсуточный период разрушения долговременных инженерных сооружений, начавшийся утром 2 апреля. Одни сутки отводились на огневую разведку и выявление целей. В ней участвовала преимущественно легкая артиллерия, имевшая задачу своим огнем срезать земляную подушку с фортов и дотов, определить их прочность и наличие бетона в огневом покрытии: «Разрывы с характерным серым дымом подтверждали, что снаряды рвались на бетонном покрытии, красный дым обозначал взрыв на кирпичной кладке». В последующие трое суток по 5–6 часов в день работала на разрушение артиллерия большой и особой мощности. Периодически велась стрельба агитационными снарядами, снаряженными листовками с предложением сложить оружие и сдаться. Железнодорожные батареи действовали по сухопутным коммуникациям и тыловым объектам, а также держали под прицелом Кёнигсбергский морской канал. Огонь корректировали 206-й отдельный авиаполк и 8-й воздухоплавательный дивизион артиллерийского наблюдения. В промежутках между обстрелами агитационные установки сообщали гарнизону сводки Советского информбюро. 3 апреля летчик 6-го гвардейского штурмового авиаполка старший лейтенант Петр Шахов сбросил на город ультиматум коменданту Кёнигсберга. Неизвестно, читал ли его Ляш, во всяком случае, ответа от него не последовало.
Созданная после окончания операции специальная комиссия отметила высокую точность и эффективность стрельбы по железобетонным сооружениям, которые разрушались в результате 2–6 попаданий. Однако старинные форты оказались крепким орешком. Как отмечает генерал Белобородое, их обстрел должного эффекта не дал: «Огонь 280-мм и 211-мм (трофейные немецкие) мортир был очень метким, форты № 5 «Шарлоттенбург» и № 5а «Линдорф» получили по девяносто прямых попаданий каждый, но, как зафиксировано в документах, «разрушены лишь частично». Явные пробоины и проломы были единичны». Конкретно, в перекрытии форта № 5 комиссия нашла две сквозные пробоины. В форт № 4 было сделано более 100 прямых попаданий, сквозных пробоин — 9.
В полосе 11-й гвардейской армии находились три дивизиона 305-мм гаубиц обр. 1915 г. — кажется, это был единственный боевой эпизод в их биографии, — но и огонь двенадцатидюймовок был не намного более результативным: «По форту № 10 было выпущено 189 снарядов 305-мм калибра, из которых 172 попали в основном в правую часть форта; имелась одна сквозная пробоина в боевом покрытии, был разрушен правый полукапонир. По форту № 8 эта же артиллерия выпустила 360 снарядов. В цель попало 346, в основном в центральный капонир и левый полукапонир. В центральном капонире обнаружили пять сквозных пробоин, в левом полукапонире — 12, оба дворика были разрушены, появились трещины в центральном входе».
Генерал М. Н. Хлебников: «Как удалось нам установить, сквозные пробоины получались большей частью тогда, когда снаряд попадал вторично в место, где боевое покрытие уже частично разрушено, то есть в воронку, образованную разрывом предыдущего снаряда».
