После того как Штеменко дочитал до конца телеграмму, Сталин обратился к Жукову и ко мне:
— Так кто же будет брать Берлин, мы или союзники?
Так вышло: первому на этот вопрос пришлось отвечать мне, и я ответил:
— Берлин будем брать мы, и возьмем его раньше союзников».
Цель предстоящей операции состояла в том, чтобы в короткие сроки разгромить основные силы групп армий «Висла» и «Центр», овладеть Берлином и, выйдя на реку Эльба, соединиться с войсками западных союзников. Это должно было лишить Германию возможности дальнейшего организованного сопротивления и вынудить ее к безоговорочной капитуляции.
Замысел советского командования сводился к тому, чтобы мощными ударами трех фронтов прорвать оборону противника по Одеру и Нейсе и, развивая наступление в глубину, окружить основную группировку немецких войск на берлинском направлении с одновременным расчленением ее на несколько частей и последующим уничтожением каждой из них.
Результаты совещания были закреплены директивами Ставки, подписанными 2–6 апреля.
Командующему войсками 1-го Белорусского фронта приказывалось подготовить и провести операцию по овладению столицей Германии и не позднее 12–15-го дня выйти на реку Эльба. Фронт должен был нанести три удара: главный — прямо на Берлин с кюстринского плацдарма и два вспомогательных — севернее и южнее Берлина. Танковые армии требовалось ввести после прорыва обороны для развития успеха в обход города с севера и северо-востока: суть маневра состояла в том, чтобы не пустить в Берлин подкрепления, но главное — «коварных» союзников. Участие танкистов в штурме не предусматривалось.
1-й Украинский фронт должен был разгромить группировку противника в районе Котбуса и южнее Берлина, изолировать главные силы группы армий «Центр» и не позднее 10–12-го дня овладеть рубежом Белиц, Виттенберг и далее по реке Эльба до Дрездена. Фронту было предписано нанести два удара: главный — в общем направлении на Шпремберг и вспомогательный — на Дрезден. После падения Берлина «иметь в виду» наступать на Лейпциг.
Однако маршал Конев тоже был одержим страстным желанием увидеть Берлин, «овладеть им силой своего оружия» и очень волновался, что его оттесняют в другую сторону. Он с самого начала предлагал «на случай неожиданностей» предусмотреть поворот части сил 1-го Украинского фронта на север и, по утверждению С. М. Штеменко, находил в этом вопросе поддержку Генерального штаба: «Работа Генштаба по планированию завершающих ударов крайне осложнилась категорическим решением Сталина об особой роли 1-го Белорусского фронта. Овладеть столь крупным городом, как Берлин, заблаговременно подготовленным к обороне, одному фронту, даже такому мощному, как 1-й Белорусский, было не под силу. Обстановка настоятельно требовала нацелить на Берлин по крайней мере еще и 1-й Украинский фронт. Причем, конечно, нужно было как-то избежать малоэффективного лобового удара главными силами».
Сталин ничего не исправил в тексте директив, но, определяя зоны ответственности фронтов, сумел внести элемент неопределенности, подстегивающий и Конева, и Жукова:
«На карте, отражавшей замысел операции, Верховный молча зачеркнул ту часть разгранлинии, которая отрезала 1-й Украинский фронт от Берлина, довел ее до населенного пункта Люббен (в 60 километрах к юго-востоку от столицы) и оборвал.
— Кто первым ворвется, тот пусть и берет Берлин, — заявил он нам потом.
Генштаб был доволен таким оборотом дела».
Ивана Степановича «соломоново решение» буквально окрылило:
«Ведя эту линию карандашом, Сталин вдруг оборвал ее на городе Люббен, находившемся примерно в шестидесяти километрах к юго-востоку от Берлина. Оборвал и дальше не повел. Он ничего не сказал при этом, но, я думаю, и маршал Жуков тоже увидел в этом определенный смысл. Разграничительная линия была оборвана примерно там, куда мы должны были выйти к третьему дню операции. Далее (очевидно, смотря по обстановке) молчаливо предполагалась возможность проявления инициативы со стороны командования фронтов.
Для меня, во всяком случае, остановка разграничительной линии на Люббене означала, что стремительность прорыва, быстрота и маневренность действий на правом крыле нашего фронта могут впоследствии создать обстановку, при которой окажется выгодным наш удар с юга на Берлин.
Был ли в этом обрыве разграничительной линии на Люббене негласный призыв к соревнованию фронтов? Допускаю такую возможность».
Перед войсками 2-го Белорусского фронта ставилась задача форсировать Одер, разгромить штеттинскую группировку противника и не позднее 12–15-го дня овладеть рубежом Анклам — Варен — Виттенсберге. При благоприятных условиях они должны были, действуя частью сил из-за правого крыла 1-го Белорусского фронта, свернуть оборону врага вдоль левого берега Одера.
Начало наступления войск 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов было назначено на 16 апреля. Через четыре дня должны были присоединиться войска 2-го Белорусского фронта. К «последнему бою» готовились 2,5 миллиона человек, 41,6 тысячи орудий и минометов, 6250 танков и самоходных орудий, 7800 боевых самолетов — 189 стрелковых, 13 артиллерийских дивизий, 21 танковый и механизированный корпус. С точки зрения Жукова, вынужденного в первые, наиболее напряженные дни наступать с открытым правым флангом, «было бы лучше подождать пять-шесть суток и начать Берлинскую операцию одновременно тремя фронтами». Да и боеприпасов, щедро израсходованных в неплановой Померанской операции, следовало накопить поболе. Однако для Сталина политические моменты всегда превалировали над военными — здесь вам не Америка, и потеря лишней сотни тысяч человек — нормальная цена за возможность шестьдесят лет напоминать миру о своем «решающем вкладе».
Черчилль знал, о чем писал. Сталин знал, что делал. Флаг над Рейхстагом списал все просчеты и преступления коммунистического руководства и остается единственным светлым пятном в истории ушедшего в никуда СССР. Пожалуй, еще — Юра Гагарин.
Подписав директивы на взятие Берлина, Сталин одновременно дал ответ на послание Эйзенхауэра, в котором просто пудрил американцу мозги. Верховный одобрил предложение генерала встретиться на линии Эрфурт — Лейпциг — Дрезден, согласился, что Берлин «потерял уже свое прежнее стратегическое значение», наконец, любезно сообщил, что общее наступление Красной Армии в Германии, скорее всего, возобновится во второй половине мая, после того как закончится операция в Австрии.
Трем советским фронтам на берлинском направлении противостояли три немецкие армии из состава групп армий «Висла» и «Центр». В них имелось 33 пехотные, 4 танковые и 7 танко-гренадерских дивизий, отдельные боевые группы и гарнизоны «крепостей» — примерно 500 тысяч человек, 10,4 тысячи орудий и минометов, 1200 танков и САУ.
Поддержку с воздуха обеспечивал 6-й воздушный флот генерала Риттера фон Грейма — 1524 самолета. Помимо этого, для прикрытия Берлина могли быть привлечены 426 самолетов ПВО Германии. Правда, топлива имелось лишь на два дня интенсивной боевой работы. Да и качество подготовки немецких пилотов заметно снизилось.
