Губы она выбрала, как у Джессики Альбы. Не у самой артистки, конечно, а у одной очень похожей хорошенькой наркоманки, не рассчитавшей дозы. Губки были пухленькие, резко очерченные, будто перетянутые ниточкой посередине.
А ещё она сделала себе талию. Нет, не так: сделала себе ТАЛИЮ. У пожелавшего обнять рука не нашла бы у Лолы обычных форм и провалилась в пустоту. Он бы руку перехватил – а рука бы снова ушла в никуда. Вот такая неправдоподобная, узкая рюмочная талия!
Что говорили знакомые?
– Видали: Лолка сделала офигенную пластику! Откачала жир – тазами выносили, килограмм сорок… По два ребра удалила – для осиной талии. Грудь и ягодицы надула силиконом. Пересадила радужку и волосы… Прижились – как свои. А доноры у неё, кто бы вы думали?! – дальнейшее произносилось шёпотом на ушко и сопровождалось изумлёнными, недоверчивыми, возмущёнными возгласами.
У неё просили визитку искусного пластического хирурга. Лола усмехалась – она прекрасно знала имя этого волшебника хирурга и не собиралась его рассекречивать.
…И только иногда зяб палец с кольцом.
Не успевала Лола привыкнуть к новой внешности – меняла на новую, ещё более привлекательную. Нет предела совершенству. На похоронах забывались сами похороны. Присутствующие, особенно мужчины, неприлично пялились на прекрасную «фотографиню». В конце концов, Лолу перестали приглашать на печальные ритуалы. Ну и не больно надо.
Давно наскучив мужчинами, мысленно ставила им оценки «уд» (удовлетворил) и «неуд». Будь Лола Клеопатрой – о, сколько голов летело бы по утрам под окнами её спальни! А она стояла бы на внутреннем балкончике в прозрачном пеньюаре и бросала свежую розу на место казни – прощальный привет любовнику. Увы, времена Клеопатры не вернуть…
По слухам, в бурной любовной жизни Лолы случился прекрасный юный послушник монастыря. Дабы избежать дьявольского искушения, по примеру отца Сергия, он взял да и отрубил себе кухонным топориком указательный палец!
Но Лола не покаялась, не отреклась от мирского имени и не постриглась малым постригом в монахини, как того требовал закон жанра. Зато в её спальне на видном месте появилась стеклянная мензурка с заспиртованным пальцем.
Смеясь, она объясняла гостям, что этот оригинальный сувенир очень её возбуждает в интимные моменты. А на вопрос, согрешил ли с ней всё-таки послушник, грозила пальчиком.
А вообще… Боже, как ей надоел копошащийся шумливый сброд вокруг! Она не видела равных себе.
Хотелось уединения, чистоты, тишины. Необитаемый остров. Древний, неумолчно шумящий океан. Нагретый солнцем пустынный пляж. Лазурная вода, в многометровой стеклянной толще которой колышутся диковинные водоросли и ползают по дну морские гады.
…Стоять на палубе белоснежной яхты, подставляя лицо солнцу и солёному ветру. Загорать обнажённой на шёлковом ложе из собственных волос. В виде величайшей милости давать себя любить избранным мужчинам.
На конкурсе «Мисс Вселенная» вокруг суетились жидковолосые, угрястые, кривоногие соперницы.
Перед Лолиным дефиле на подиуме растягивались нитки – чтобы гордячка споткнулась и рухнула со своей модельной 195-сантиметровой высоты. Подпиливались шпильки – чтобы грохнулась и поломала античные ноги. Подсыпались в пудреницу толчёные кристаллы едкой соли, а в баночку с кремом подливалась жгучая кислота – чтобы выжгли ненавистную красоту. Ничего у них не получилось!
К коронованной победительнице спустился седовласый мужчина – будто с обложки журнала «GQ». Молодыми синими искрами вспыхивали лукавые глаза в загорелых морщинках. Вокруг него не размыкалось плотное кольцо молодцев в чёрных костюмах: у каждого охранника правая рука, как одна, засунута в оттянутый карман.
Это – шептались в зале – и был главный спонсор конкурса красоты, нефтяной, алмазный и ещё чего-то там король. Владелец приисков и скважин, телеканалов и космических круизных агентств…
Седовласый накинул Лоле на плечи невиданный сияющий мех. Назвал «дитя моё» и поцеловал в бархатную нежную, как у новорождённого младенца, щёчку.
К Лолиным ногам небрежно упала её мечта. Свёрнутый в рулончик, перевязанный золотым шёлковым шнурком сертификат на океанский остров: девственный, никем не обжитый, не осквернённый.
Сто пятьдесят акров белого мягкого, как мука, песка и перемолотых в розовый порошок – чтоб не ранили нежных ступней – пляжных камушков и ракушек. С пальмами, лагунами, атоллами, кораллами и прочими экзотическими причиндалами…
На острове кипела работа. На скале – извергнутом миллионы лет назад вулканическом обломке – в рекордно короткий срок возвели семигранный стеклянный дворец. К приёму знатных гостей выровняли и отполировали до блеска обсидиановые площадки – в них, как в чёрном зеркале, отражались приземляющиеся вертолёты.
Четыре грота – по числу сторон света – застилали струящиеся пологи искусственных водопадов. За тонкой водяной пеленой играли лучшие симфонические оркестры мира.
В церемониальном зале мощные кондиционеры гнали свежий озонированный воздух. Сквозь стеклянный купол мягко, рассеянно светило тропическое солнце. Семь граней купола из цветного стекла – семь цветов радуги. Лица причудливо меняли оттенки: из фиолетового в оранжевый, из зелёного в голубой.
Первым делом гости повалили смотреть спальню с альковом: в виде полураскрытой розовой раковины, с кроватью, инкрустированной морским жемчугом.
Брачующаяся пара была прекрасна. Она – сама невинность и красота. Он – само достоинство и щедрость. «Горько!» – скандировала русская группа, уже тёпленькая после многочасового перелёта. «Го-орько-о!»
«Оу! Что есть «go-оrko?» – щебетали гости, не знакомые с великим и могучим.
Жених близко, пристально взглянул в глаза Лолы. «Ты узнала меня, дитя моё?» Она узнала его, своего хирурга и зодчего! И затрепыхалась, как бабочка в кулаке, но никому и никогда ещё не удавалось вырваться из властных, уверенных объятий.
И вот обмяк и обвис жениховский великолепный костюм Бриони. Под пальцами, которыми Лола только что, готовясь к поцелую, охватывала седую гривастую голову, склизко ползла кожа с волосами.
Жених ещё силился что-то сказать, но набившаяся в рот земля мешала ворочаться языку. Глаза помутнели и вывалились, закачавшись шариками на цыплячьих лиловых жилках. Он пытался одной рукой подхватить их и вправить обратно, а другой водил вокруг, ища невесту.
Несло смрадом – от жениха, вцепившегося в неё мясными лохмотьями – или от самой Лолы. Или это гости громко взрывались, как воздушные шарики, окатывая друг друга зловонными брызгами.
Снаружи сквозь стекло было видно, как мечутся тени. Люди запинались, падали, топтали невестино платье с тошнотным, кишащим содержимым.
При этом оркестры продолжали наяривать свадебные марши, потому что им из своих гротов за водяной пеленой ничего не было видно, а крики ужаса они принимали за свадебное веселье.
