По лестнице – лифт не работал – они поднялись на последний этаж. Там им преградила путь охрана, вооруженная новенькими китайскими автоматическими винтовками. Она пропустила одного амира – остальные сели прямо на лестнице и принялись забивать «козью ногу» отборным афганским дурманом.
Аллаху Акбар, короче…
Амира – коротенького, бородатого, но сильного – встретил в дверях своих апартаментов средних лет, худощавый, похожий на перса своим телосложением, благородной сединой, орлиным носом и глазами человек, он был одет, как одеваются кабульские богачи: пиджак от дорогого европейского костюма поверх традиционной афганской рубахи и шароваров.
– Салам алейкум, дорогой, салам алейкум…
Они расцеловались, как это и было принято в нации хозяина. Хозяин приглашающе показал на застеленный коврами и толстыми стегаными одеялами угол, крикнул, чтобы несли еду.
Угощались солидно. Солидно даже для страны цивилизованного мира, не говоря о той стране, где люди умирают на улице от голода. Копченый осетровый балык с зеленью, блюдо, сухому Афганистану совершенно не известное, затем острый азербайджанский суп – бозба. Затем бараний шашлык, но необычный, запеченный в земляной печи-тандыре и поданный в лаваше с фруктами. Наконец зеленый чай и фрукты. Для Афганистана, особенно центрального, трапеза была очень необычная.
Амир Салакзай – а именно так звали гостя – с аппетитом ел и пил, расхваливая достоинства блюд и хлебосольность хозяина. Он и в самом деле проголодался, так как ехал издалека и сильно устал. В ответ на комплименты хозяин кивал головой, приложив руку к сердцу, и загадочно улыбался.
Или, может, просто улыбался.
Принятие пищи – на Востоке процесс неторопливый, здесь он занял около часа и сопровождался разговорами о трудности пути от Кабула до Кандагара и обратно. И гость, и хозяин знали этот путь, поскольку занимались самыми разными делами, а гость проехал его весь, и информация была небезынтересной.
Потом хозяин дал знать, чтобы приглушили свет и поставили музыку и цветомузыку. Пока они кушали, слуги хозяина организовали культурную часть программы. Свет погас, по стенам большой комнаты заметались лучи света, в загадочной полутьме менялись изображения – то горы родной Салакзаю провинции Нангархар, где до сих пор опасно во многих местах из-за радиации, то изображение Хосрова и Ширина, очень популярного в восточном мире, то еще чего.
Потом свет погас, а когда он зажегся вновь, на сцене были несколько восточных красавиц в традиционных одеждах… Только наметанный глаз мог различить, что это не девушки, а молодые юноши…
Салакзай, сам известный по всему Кабулу бачабоз, смотрел так, что глаза из орбит лезли, и громко рыгал.
Хозяин смотрел равнодушно, только камешки четок текли через сухие, сильные пальцы. Точно счет судеб, которые он уже погубил и погубить которые только намеревался.
Культурная программа заняла минут сорок. Хозяин сказал, что мальчики оплачены на всю ночь и он распорядился отправить их на виллу Салакзая. Потом приказал подать охлажденный шербет и всем своим видом дал понять, что пора поговорить о делах.
– Хвала Аллаху, Нурмухаммед, – отдыхиваясь, сказал гость, – ты принимаешь гостей, как никто в Кабуле, и вот почему ты один из нас, хотя ты и не пуштун.
– Аллах различает людей лишь по благочестию.
– Да, да… – отмахнул рукой гость.
– Итак?
Гость кивнул головой.
– Я договорился.
На лице хозяина ничего не отразилось, только четки по-прежнему текли через пальцы.
– Ты что, думаешь, это было легко? – обиделся гость. – Ты не знаешь, какие унижения я перетерпел. Если бы не наше дело…
Наше дело…
– Ты видел его?
– Аллах свидетель моим словам – да, видел. Как вижу тебя, хоть и с несколько более дальнего расстояния.
– Кто он? Ты понял это?
– Нет… – сказал Салакзай, прихлебывая напиток. – Он не из наших мест, это точно. Я даже не представляю, какого он народа. Хоть он и правоверный. Клянусь Аллахом, Афганистан стал как проходной двор.
– Я тоже родом с севера.
– Ты другое дело… – Салакзай успокаивающе повел рукой. – Твои предки давно живут среди нас, и ты стал такой, как мы. Значит, ты один из нас. А эти шакалы слетаются сюда на запах крови и учат нас жить. Выносят нам такфиры
[121]
, да покарает их Аллах.
– Они делают это напрасно.
– Аллаху Акбар. Он отправит несколько человек, и они решат наше дело.
– Несколько – это сколько?
– Сколько надо. – Салакзай успокаивающе повел рукой. – Ты знаешь старца, один человек стоит тысячи, поскольку не боится смерти.
– У меня сомнения…
– Сомнений быть не может. – Салакзай попался в примитивную ловушку и теперь защищал дело, от которого раньше сам был в сомнениях. – Этот жадный негодяй уже труп. Можешь не сомневаться.
– А я все-таки сомневаюсь, – сказал Нурмухаммед. – Ты знаешь, идет партия в пятьдесят тонн. И мне бы не хотелось ее потерять…
– Скажи – ИншаЛлагъ и доверься Аллаху.
– Дорого встало? – спросил Нурмухаммед.
– Это не стоило ничего. Просто однажды люди старца придут ко мне, и я буду делать то, что они скажут. Это мне следовало бы беспокоиться, брат…
Когда Салакзай, весь в мыслях о продолжении банкета с танцующими мальчиками, покинул номер на верхнем этаже, амир проводил бородатого фанатика взглядом, потом протянул руку.
– Телефон.
Ему немедленно вложили в руку «Турайю». Он набрал номер, который помнил наизусть – так часто он его набирал.
– Салям, Ислам… – сказал он.
– О, салям, Нурмухаммед, салям алейкум, – раздался бодрый голос в телефонной трубке, – как живешь, как твои дела?
– Хвала Аллаху, все хорошо.
– Все? – с особой интонацией произнес голос в телефонной трубке.
– Все, без исключения. Этот маймун
[122]
согласился.
– Отслеживай все, что происходит. Он может послать еще одну группу, о которой ты не будешь знать. Мне тут не нужны неприятности.
– Ислам, брат, не переживай так. Эти кунтечо
[123]
тупые, как ишаки, клянусь Аллахом. Все, что они думают, это жрать, с…ь и е…ься. Ты уберешь ансаров, после чего ансары уберут этого ишака. Хвала Аллаху, все просто…
– Я сказал, будь осторожен, – голос в трубке был сухой, как воздух на вершине Эвереста. – Держи все под контролем и поменьше болтай, понял?
