Он увидел мутные, с кровавой поволокой глаза и понял, что ему конец. Даже если пуля попала по-убойному, а он зарядил тот магазин, что кормил винтовку охотничьими патронами на крупного зверя, – все равно, она успеет его задавить, порвет и только потом подохнет сама.
От твари несло гнилым мясом, жаром из пасти и еще чем-то, что он не мог понять и осознать. Тварь была весом как минимум вдвое тяжелее его, она давила хорошо, винтовка пришлась прямо в пасть, и тварь, обезумев от ярости, грызла металл. Все плыло от напряжения, когти твари скребли землю, и он – пан или пропал – высвободил левую руку, винтовка оперлась длинным стволом о землю, правая рука, казалось, сломается, гнилая слюна твари капала в лицо. Левой рукой он выхватил из-за кушака «ТТ». Курок поддался пальцу, другого предохранителя не было, и он стал стрелять в бок твари, посылая пулю за пулей и чувствуя, как отдача выворачивает ему руку. Ему сказали, что пакистанский «ТТ» гарантированно стреляет пятьдесят раз, и он израсходовал треть ресурса разом.
Тварь, пусть большая и злобная, все же была смертной. Она глухо сипела пробитыми легкими и брюхом, горячая кровь лилась потоком на штаны. Потом она глухо заворчала в бессильной ярости, видя перед собой добычу, которую ей никогда не добыть, и подохла…
Даже мертвая она могла убить человека, просто задавив его своим весом. Из последних сил человек выполз из-под зверя, которого убил, и без сил распластался с ним рядом.
Солнце падало за горы, да журчал ручей рядом. У человека был только пистолет, и в нем не было ни одного патрона…
Немного полежав, человек с трудом встал, сначала опершись на локоть. Ему было интересно посмотреть, кого же он только что убил.
Тварь, разлегшаяся на земле, была намного больше его, в ней было не меньше трех метров в длину. Грубая, длинная, свалявшаяся шерсть – не факт, что ее можно пробить ножом, и возможно – даже мелкокалиберной пулей. Средней длины мохнатые лапы, и передние и задние примерно равной длины. Кудлатая морда, в мучительно сжатой пасти – то, что осталось от его винтовки.
Твою же мать…
Это было непредвиденной неприятностью.
Прислонившись к еще теплому боку только что убитой твари, человек достал из кармана горсть патронов и начал снаряжать магазин пистолета. Потом он, весь в крови, кое-как дополз до ручья. Надо было проверить его дозиметром, но у него не было никаких сил. В прохладную воду ручья он опустил руку, потом начал осторожно обмывать лицо, стараясь, чтобы не попало на губы. В зоне ядерной катастрофы нельзя было пить и есть что попало. Раны неприятно саднило, и он подумал, что надо бы что-то с ними сделать – эта тварь питалась мясом, на клыках оставалось гнилое мясо, и если раны как следует не обработать – даже самая малая из них может вызвать заражение крови…
Почувствовал движение рядом. Перевернулся на спину, вскинул пистолет. В нескольких шагах от него стоял бачонок, босоногий афганский мальчишка. У него не было оружия, кроме длинной палки и небольшого ножа на поясе.
– Чи, бача… – прохрипел человек.
Афганская деревня, в которую ему помог спуститься бачонок, была небольшой.
Классическая деревня на горном склоне, улицы такие крутые, что по ним даже здоровому человеку трудно подниматься-спускаться, не то что ему. Бачонок отдал ему свой посох и в особо крутых местах помогал. Со всех щелей смотрели любопытные глаза.
Все дома обнесены заборами, представляющими собой дикую смесь из кривых палок, ржавого железа неизвестного происхождения и потемневших от времени прямых палок, некогда составлявших часть одноразовой обрешетки стандартных армейских паллет. В самих дворах – разных по размеру, в зависимости от богатства – овцы и козы. Дома – из местного, крупного кирпича – глина, солома, замешанная на кизяках, крыша из чего попало, в основном из старого железа, некоторые крыши были традиционными, из глины. Конечно же, бача повел странника не в первый попавшийся дом, он привел его в свой, дабы можно было продемонстрировать обязательное для пуштунов гостеприимство. Навстречу вышел хозяин дома, одетый примерно так же, как и странник, держа в руках автомат.
– Я приветствую вас в моем доме… – сказал он традиционную пуштунскую фразу.
– Да пошлет Аллах удачу вашему дому… – сказал странник.
Вечером пришел старейшина.
До этого его уложили на мужской части дома, принесли зеленый чай, а потом пришел лекарь. Лекарем был тоже мужчина – здесь для мужчин и для женщин были свои лекари, потому что женщина не может заходить на мужскую половину дома и не может видеть больного мужчину. Лекарь наложил на его раны повязки из чистой ткани, обильно смазанной бараньим жиром с какими-то травами, и дал выпить горького напитка. Сказал, что это для того, чтобы поправиться.
Потом пришел старейшина, седой, держащийся как будто палку проглотил старец. Присел рядом с кроватью на подушку, внимательно глядя на раненого.
– Никогда не думал, что увижу еще шурави… – тихо сказал он.
– Я не шурави… – ответил раненый. – Я всего лишь старатель-таджик из Панджшера. Иду в город, чтобы продать добытое. Хвала Аллаху, он помог мне справиться с тварью, которая напала на меня у ручья, а ваш бача помог мне добраться до человеческого жилья…
– Мой внук, – сказал старейшина, – сражался с шурави, а потом он увидел, что шурави несут добро бедному, забытому Аллахом народу Афганистана, он перешел на их сторону и начал сражаться с моджахедами. Потом шурави ушли, и он вернулся сюда, в свой дом. Потом пришли талибы и сказали, что сожгут всю деревню, если он не выйдет. Он вышел, они облили его бензином и подожгли на глазах его детей…
…
– Не бойся, никто не узнает, что ты шурави.
– Я правоверный.
– Знаю. Но среди шурави были правоверные, я это помню. Ты убил гуля, тем самым ты спас от смерти многих жителей этой деревни, детей. Теперь тебе многие здесь обязаны, и когда бы ты сюда ни пришел, ты найдешь здесь кров и стол, а мужчины будут сражаться с твоими врагами, как если бы это были их враги. Так будет.
– Что это была за тварь? – спросил он старейшину, пытаясь отвлечь его от опасных мыслей и воспоминаний. Старейшина покачал головой.
– Когда мы прогневали Аллаха Всевышнего, Аллах закрыл нам небо. Несколько недель мы не видели ни луча солнца. Днем было так же холодно, как ночью, а ночью было так холодно, что человек мог умереть даже рядом с костром. Мы покинули эти места, взяв все, что можно было унести на себе. Когда же мы вернулись в родные места – здесь уже жили эти твари, и это было еще одной карой Аллаха за содеянное.
– Откуда… они взялись?
– Это наши пастушьи собаки, которых мы бросили. Теперь Аллах увеличил их в несколько раз и дал им карать нас. Раньше они служили нам, а теперь они карают нас. Они умные и помнят нас, помнят все то, что мы делаем. Если мы идем в горы с оружием – она понимает это и уходит. Эта тварь, которую ты убил, была голодна и ждала своей добычи у ручья, потому что знала, что рано или поздно кто-то придет за водой. Видимо, она догадалась, что ты чужак. У нее были щенки, мы уже нашли и убили их. Такие твари не живут рядом друг с другом, и может, пройдет несколько лет до тех пор, пока появится новая…
