Абдаллах опустил голову.
– Я понял тебя, отец.
– После того как я предстану перед Аллахом, ты унаследуешь все имущество, рабов и будешь ответственным за своего брата.
…
– Я не буду спрашивать, готов ли ты к этому, потому что вижу – готов. Но я вижу, ты совсем не готов видеть то, что ты можешь увидеть в таком месте, как Папская область. И сам того не желая, ты можешь начать судить, оказаться в стане фитначей, сеять смуту и потом нести ответственность за это перед Аллахом. Я не хочу, чтобы так было.
…
– Ты должен научиться понимать…
Амир замялся, подбирая слова.
– …понимать, что может принести пользу умме, а что может принести вред ей. Более того, ты должен научиться взвешивать, что может принести больший вред, и избегать этого. Сейчас ты назвал людей, о которых я тебе рассказал, мунафиками, но при этом совсем не подумал.
– Да, но как можно называть их иначе, отец?! Разве они искренни, когда молятся лежа?! Разве это правильно?!
– Ты видел, как они молятся лежа?
…
– Это тоже урок. Не обвиняй людей в том, чему не был сам свидетелем.
– Я понял, отец.
– Хорошо. На самом деле все может обстоять еще хуже. Они могут не совершать намаза вообще, как это сейчас делают многие. Или читать намаз без положенных поклонов – так часто молятся кяфиры, на бегу. И думают, что их бог услышит их суетное обращение к нему. Но ты должен понимать, к чему могут привести твои обвинения, брошенные этим людям в лицо. Например, они могут тебя убить…
Абдаллах нахмурился.
– Пусть попробуют. Я не боюсь.
– Я знаю, что ты не боишься. Но тут дело в другом. Если ты бросишь им обвинения в лицо, одни люди присоединятся к ним. А другие к тебе. Начнется смута и, возможно, прольется кровь. Кому это будет на руку, скажи?
…
– Это будет на руку кяфирам. Кяфиры там, на севере, – сказал амир Ильяс, протянув руку. – Они никуда не делись. Они ждут смуты между нами, чтобы перейти в наступление. Ты помнишь, я рассказывал тебе, какими землями владели мусульмане, как они повергли многие куфарские войска и чем все закончилось? Какое унижение перенесла умма, сколько свернуло с верного пути? Все это получилось из-за смуты. И я так полагаю, основания для нее были, Астагфируллах
[91]
. Вот только к чему привела эта фитна? И так ли уж важно было, кто прав, а кто нет, если увидеть, к чему это привело в итоге.
Амир смотрел прямо в лицо сына.
– Ты понимаешь, о чем я говорю?
…
– Понимаешь?
– Да, отец.
– Но у тебя есть вопросы?
– Да, отец.
– Тогда задавай.
– Отец, но как тогда бороться с куфаром? Разве мы не должны с ним бороться?
Амир взял паузу перед тем, как ответить.
– Это и есть тот урок, который я намерен преподнести тебе, пока я волей Создателя еще жив. Конечно, ты должен бороться с куфаром, и все мы должны бороться с куфаром. Это фард айн
[92]
каждого мусульманина. Но выполняя эту обязанность, ты должен взвешивать и понимать – не навредишь ли ты умме. Не ослабишь ли ты ее смутой и усобицей. Потому что главное – единство и сила уммы, это важнее всего.
Абдаллах долго молчал. Потом выдавил из себя.
– Важнее веры в Аллаха, отец?
– Ты должен помнить всегда, что, когда ты предстанешь перед Аллахом Всевышним, ты будешь отвечать за себя и за своих жен, и каждый другой также ответит за себя и за своих жен. Что бы они ни делали, им не миновать ответа перед Аллахом Всевышним за содеянное, и огонь неминуем для грешника, так же как и рай – для праведника. Но фитна и смута – также грех.
Амир помолчал.
– Когда мы потерпели поражение во всеобщем джихаде… да, да, сын, Аллах свидетель, мы были жестоко разбиты русскими, я увидел, что большинство из моих братьев больше не желает не то что продолжать джихад, но и вести праведную жизнь. Они сочли, что раз Аллах Всевышний не дал победу, можно больше не стремиться, не делать усилий, а вместо этого предаться праздности и накоплению земного богатства. И я увидел это и понял, что они не отступятся – потому что человек слаб и грешен. У меня было два пути. Первый – восстать против этого и начать войну, но на севере были кяфиры, они только этого и ждали и, несомненно, порадовались бы этому. Второй – удалиться в горы, вести праведную жизнь и молить Аллаха Всевышнего о милости к умме и к заблудшим. Я выбрал второй путь…
…
– …не далее как позавчера мне предложили встать во главе войска, которое будет вести войну. Но вести войну внутри самой уммы, тем самым ослабляя ее. Я ответил: нет, и не раскаиваюсь в своем решении…
…
– Помни, сын, и передай своему брату, что главное – благо для уммы. И ваша личная честность и праведность, Аллах будет судить по ним. Борись, но прежде чем вступить в борьбу, подумай, к чему приведет тебя эта борьба. Помни, что кяфиры не отступили, они – рядом. Не приведи тебе Аллах увидеть в конце твоей жизни, как умма разрушена смутами и склоками, моджахеды в панике отступают, а русисты идут за ними по пятам, и это только потому, что вы проявили слабость перед русистами. Помни – халифат держится единством, оно важнее всего. Береги это. И да хранит тебя Аллах на твоем пути…
Абдаллах помолчал. Потом спросил:
– Я должен рассказать это Наби, отец?
– Не сейчас. Позже. Когда Аллах призовет меня к себе, чтобы дать отчет. Тогда ты ему все это расскажешь.
…
– А сейчас иди, посмотри, как там рабы…
Джамаат состоял из семнадцати человек.
Вообще-то их было двадцать, но Али укусила змея, очень нехорошая змея, та змея, которая нападает, даже если не трогать ее
[93]
, и сейчас он лежал у знахарки и бредил, никто не знал, останется ли он жить или Аллах Всевышний заберет его к себе. А Шамиль и Ислам погибли в разборке с джамаатом Алима, которого нанял Салих-хан, чтобы разобраться за мардакер-базар
[94]
на окраине Намангана. Их самих, как и людей Юсуфа, нанял Джелалуддин-хан, чтобы разобраться. Смысл разборки был в том, что Салих-хан считал, что вправе брать джизью со всех строителей в городе и окрестностях, возможно, потому, что отец его и сам был строителем. А Джелалуддин-хан был хозяином мардакер-базара и считал, что никто не имеет права брать ни динара с тех, кто стоит на его базаре, какой бы профессии они ни были, кроме него самого, конечно. Таким образом, строители вынуждены были платить закят дважды и обратились за разъяснением к алиму, а алим разъяснил, что никто не должен платить закят дважды. Вопрос стал ребром, и начались разборки. Закончились они тогда, когда кто-то отравил Салих-хана и всю свадьбу, когда тот брал жену для старшего сына. Об этом происшествии судачили по всей округе, и средний сын Салих-хана принял на себя месть, но почему-то сразу уехал, а они не получили до конца денег, какие им были обещаны за участие в разборках. Джелалуддин-хан решил, что если его вопрос решился так удачно, то и денег больше платить не надо. А разбираться с бывшим хозяином теперь было не с руки – большая часть бойцов Салих-хана теперь перешла на их сторону, и теперь – Джелалуддин-хан запросто мог натравить этих бойцов на них, чтобы решить проблему раз и навсегда. Пришлось отступиться. Ну а Аллах еще покарает этого негодяя за жадность.
