Как же получилось так, что лучшие из уммы, моджахеды, те, кто идет по пути Аллаха и одним этим заслужил рай, стали для уммы худшими тиранами, чем кяфиры, которые терзали их до этого? Как так могло получиться?
О Аллах, прав ли я, что удаляюсь от куфара, вместо того чтобы вступить с ним в борьбу?
А звезды, крупные как бусины, совершали на небе свой безмолвный парад, и им не было совершенно никакого дела до маленьких букашек на голой, бесплодной земле, что сражались за будущее и умирали, истекая кровью…
Примерно в середине следующего дня амир Ильяс добрел до своего дома.
В доме – довольно примитивном, даже без стекол – никого не было. Амир сел на каменной террасе, увитой вьюнком, и погрузился в тяжкие раздумья, пока не почувствовал, что сзади кто-то есть. Это был его старший сын, Абдаллах, он несмело стоял на пороге, держа в руках чайник с чаем.
– Хвала Аллаху, что вы вернулись невредимым, отец, – сказал он. – Я приготовил вам чай, чтобы вы отдохнули с долгой дороги.
Амир Ильяс всмотрелся в Абдуллаха, своего первенца, впервые увидев в нем мужчину. Ему было пятнадцать, но он уже был настоящим мужчиной – тощим, как хлыст, но крепким, как эти горы. Суровая жизнь в горах закалила его, а необходимость каждый день командовать рабами сделала из него лидера. Амир Ильяс впервые подумал, что он воспитал достойных мужчин, воинов и правоверных. Хвала Аллаху, что он не призвал его к себе раньше…
– Приготовь и себе.
Сын ушел на кухню, а амир Ильяс с мучительной тоской начал подбирать слова к тому, что он должен был донести до сына. Как это сделать? Какими словами? Что сказать ему, чтобы не разрушить его веру в Аллаха Всевышнего? В справедливость? В джихад как единственный верный способ приблизиться к раю? Поймет ли он, что надо верить, даже если другие не верят. Делать, даже если другие уклоняются.
Сын принес еще чая, чайный прибор и на всякий случай лепешку.
– Сядь! – Отец показал ему на место напротив себя. – И налей мне чая. И себе тоже…
Абдаллах сделал все, как сказал отец. Чай он подавал правильно – сначала трижды перелил из чайника в чашку, потом налил меньше половины и предложил отцу. Несмотря на суровые нравы и дикость высокогорья, амир Ильяс воспитывал в сыновьях обходительность, учил традициям, чтобы, спустившись с гор, они не были дикарями.
– Ты все сделал правильно, – сказал амир Ильяс.
– Все, как ты меня учил, отец…
– Да, все, как я тебя учил.
Амир Ильяс смотрел на своего сына и не видел в его глазах ничего, кроме послушания и обожания.
– Готов ли ты выслушать очередной мой урок?
– Ты знаешь, что готов, отец.
Амир отхлебнул чая.
– Это хорошо. Ты знаешь, что я был в городе.
– Верно, отец. За тобой приезжали на мотоцикле.
– Но я был не только в городе. Я был в Папском вилайяте. Знаешь ли ты, что там происходит?
– Я там никогда не был, отец.
– Да, ты там никогда не был, хвала Аллаху…
Амир показал, чтобы сын долил чая в его пиалу. Как сказать, как?!!
– Я был там не далее чем два дня назад, – сказал амир Ильяс, – и глаза мои ослепило богатство тех мест. Ты должен помнить из хадисов – пророк Мухаммед, саляху алейхи уассалям, не имел ничего сверх того, что ему нужно было для жизни. Он строго-настрого приказывал не уподобляться мушрикам и не наедаться досыта.
Абдаллах во все глаза смотрел на него.
– …В Папском вилайяте я увидел людей, которые наедаются досыта. Людей, которые наедаются досыта так, что их обширный живот клонит их к земле и они не могут даже совершить поклон, когда это необходимо.
– Но как же тогда они совершают намаз, отец?
– Возможно, они считают себя больными и делают намаз лежа, – горько усмехнулся амир Ильяс, – они могут и такое.
– Они отступники, да, отец? Мунафики?
– Нет, это уважаемые всеми люди, амиры. Хуже того, с некоторыми из них я был знаком в те времена, когда ни у одного из нас не было ничего своего, кроме автомата, рюкзака и той одежды, которая была на нас. Мы тогда и не искали другого имущества себе, для джихада этого было достаточно…
…
– Что ты думаешь о таких людях, сын?
– Они отступники, – сказал Абдаллах, – они те, кто вышел из ислама…
Амир Ильяс покачал головой.
– Выслушай, что я тебе скажу, сын. Выслушай и попробуй понять меня. Ты знаешь, что такое мурджиизм. Мурджииты говорят, что никто не вправе судить человека, кроме Аллаха Всевышнего, и никто, самый авторитетный богослов и ученый не имеет права выносить суждение о человеке, если он это делает, то придает Аллаху сотоварищей. Клянусь Аллахом, я считал до недавних дней, что мурджиизм есть лишь способ оправдания греха и избежания наказания за него. Но теперь я начинаю думать, что мурджиизм – возможно, единственное, что может уберечь нашу умму от усобицы, распада и гибели.
…
– …те люди, о которых я говорю, люди из Папской области, построили себе дворцы, каждый из которых больше, чем тот, что построил себе т’агут. Ты был маленький, когда мы видели один из таких дворцов, мы даже жили в нем. Помнишь?
Дворец, о котором шла речь, был дворцом Кохи Милат в Душанбе, они жили там одно время. Тогда была еще жива Заира.
– Немного помню, отец. Там было золото.
– Да, там было золото. Там было золото, которое не успел вывезти т’агут. Золото, которое было полито кровью мусульман. Во дворцах в Папской области золота еще больше.
– Но как они могут, отец!
– Могут, – сказал амир Ильяс. – Видишь ли, в Коране сказано, что любой, кто вышел на пути Аллаха, кто сражался на пути Аллаха, уже будет спасен, а тот, кто пал шахидом на пути Аллаха, тот попадает в пределы рая сразу. Видимо, те, кто живет во дворцах, решили, что джихад в день Суда перевесит все их остальные грехи. Они делали джихад против неверных, но они забыли, что самый главный джихад, который надо вести каждый день, – джихад против себя самого. И этот джихад даже более важен. Понял?
– Да отец.
– Надеюсь, что понял.
Отец разломил лежавшую между ними лепешку и протянул сыну кусок как равному. Раньше он никогда так не делал.
– Я говорю это потому, что чувствую: скоро я предстану перед Аллахом Всевышним, чтобы дать ему отчет в своих делах.
– Нет, отец!
Амир Ильяс строго посмотрел на своего сына.
– В этом нет ничего плохого. Аллах свидетель, я много раз искал смерти на поле джихада, но, видимо, был недостаточно усерден в этом. Или чем-то разгневал Аллаха. Аллах Всевышний оставил мне жизнь, чтобы я жил и увидел своими глазами то, что я вижу теперь. Это наказание, и я молю Аллаха, чтобы он избавил меня от этого наказания.
