Я летел в этот город рейсом из китайского Шанхая, куда прибыл из Ташкента рейсовым самолетом. Из старого и потрепанного «Сухого» я пересел в огромный КОМАК
[160]
, идущий прямо на остров. У него так и пункт назначения назывался – Мегаайленд № 3.
Посадка на авианосец… точнее, на остров, который круче любого авианосца, прошла нормально. В общем-то это обычное дело, наплавные аэродромы, сейчас полно таких от Токио до Гонконга. Немного нервничаешь только, когда выходишь из самолета, – самолет совершает посадку на крыше комплекса, и когда ты выходишь, ты не видишь ничего. Ни земли, ни воды, ни зданий. Только бескрайнее небо, да едва заметные прогулочные аэрояхты
[161]
вдалеке.
Мне, конечно, не пришлось толкаться в бусе, как простому люду. Меня ждал роскошный внедорожник «Тесла» с моим именем, написанным на стекле лазером. Круто… если учесть, что на мегаайленде, если ты хочешь владеть машиной, то должен заплатить налог в пятьсот процентов стоимости авто. На развитие кондоминиума. Так что личным транспортом здесь могли владеть просто невероятно богатые люди.
Шофер был один. По виду – японец. Невозмутимый, маленький оловянный солдатик.
Дверь встала на место – и мы невозмутимо и плавно тронулись. По крутому пандусу опустились вниз аж на четыре уровня и выехали на единственную имеющуюся на этом сооружении улицу, не имеющую названия именно потому, что она единственная. Если вы плавали в круизах на круизных лайнерах, то она вас вряд ли впечатлит – все то же самое, только больше размером. Витрины, дорогущие рестораны, окна сьютов. Прогуливающаяся публика, дамы как на подбор красивые, настоящие нимфы. Контракт пять лет, пластический хирург, каждые две недели – обследование у врача. Не то чтобы они проститутки, но все понимают, зачем они здесь и каковы их обязанности. Хотя все строго по согласию, а платить деньгами – и вовсе дурной тон, лучше повести в бутик, купить платье, какую-нибудь безделушку или что-то в этом роде. Если уж совсем повезет – станешь постоянной, а то и супругой – это как сказка про Золушку, только из двадцать первого века. По крайней мере это лучше, чем жить на руинах Парижа или возвращаться домой по ночному Берлину, рискуя быть изнасилованной или убитой группой озверевших от безнаказанности макак.
Мужской контингент делится на две категории. Строгие костюмы – это работники, обслуга, менеджеры, приехавшие, чтобы отчитаться перед хозяевами. Драные джинсы, футболки – это обладатели миллиардных состояний. У миллионеров существует собственный, неписаный дресс-код: можно одеваться как угодно, компромиссов нельзя позволять лишь с часами и обувью. Думаю, Улисс Нардин и Вашерон Константин
[162]
делают здесь лучшие продажи, чем где бы то ни было на планете.
Мы остановились около какого-то здания, на первом этаже которого был бутик Бали
[163]
. Дверь скользнула в сторону.
– Простите… – сказал я.
– К вам подойдут, сэр…
Раз так…
Вышел. В таких местах я всегда чувствую себя несколько неуютно – такие места не подходят мне, а я не подхожу им. Я не привык тратить на себя деньги, я не могу понять, почему я должен тратить миллион франков на Вашерон Константин, хотя скромные G-Shock показывают время ничуть не хуже…
И занять мне здесь себя нечем. Ну нечем…
– Простите…
Я повернулся.
Знаете… я не узнал ее.
Поначалу.
Не то что у меня плохая память на женские лица… просто я, как Шерлок Холмс, не держу в памяти ничего, что не требовалось бы мне в работе или в жизни. В том числе и свою работу. Сделав, я откладываю все, что связано с этим, в долгий ящик, и стараюсь об этом забыть. Горе тому, кто напомнит. Хотя бы и потому, что большая часть того, что я делаю, описывается в соответствующих статьях Особенной части УК. Например, в нашем безумном мире до сих пор существует статья «наемничество». Зачем? А для того, чтобы держать таких, как я, на поводке.
Первое, что бросилось мне в глаза, – это помада. Ослепительно яркого цвета, в сочетании с бледной кожей это выглядело вызывающе. Густые волосы были уложены волной, юбка – волан выше колена – она казалась подделкой под пай-девочку из порнографического журнала. И в то же время она каким-то образом ухитрялась выглядеть как настоящая леди.
– Привет…
Сказано было по-русски. Но я не знал, кто она.
– Привет… – Я улыбнулся, потому что такие ситуации надо выяснять до конца, и вообще я обычный мужик с обычными потребностями.
– Помнишь меня?
Я улыбнулся.
– Нью-Йорк? Будапешт? Москва? Астана?
Она довольно улыбнулась.
– Лжец…
И тут я ее вспомнил…
Видимо, то, что я подумал про это, нарисовалось у меня на лице, потому что она улыбнулась еще более порочно и подхватила меня под руку.
– Пошли.
– Прошу прощения… я жду кое-кого… Марина.
– Крайса? Мы ему позвоним…
Твою же мать… Только этого мне не хватало.
Я не успел сообразить, как я оказался в ресторане «Русская чайная» – да, да, том самом, открытом эмигрантами из России в Нью-Йорке в 1927 году и практически не продающем франшизы
[164]
. Официант уже нес икру, чай и блинчики, а я сидел и пытался понять, что же надо от меня мадемуазель Степко, которую я вытащил из постели ваххабита, от которого должен был вроде как «спасти». Как по мне так это от мадемуазель Степко надо спасать людей.
В общем, история давняя и неприятная, с которой и началось мое настоящее восхождение к вершинам охранного бизнеса.
Я старался не смотреть на нее… хотя понимал, что это невежливо и что выгляжу просто глупо… в конце концов, это был всего лишь эпизод, не более того. Но в то же время – глаз-алмаз, чтоб тебя – подсматривал и понимал, что все это надо приканчивать, и как можно быстрее. Разговор приканчивать и вообще – общение. Приканчивать к чертовой матери. Потому что, если это вовремя не прикончить…
Мда-а-а…
– Как ваш папенька… – с идиотским сочувствием в голосе поинтересовался я. Сочувствие можно было намазывать на хлеб, оно мазалось и текло, как мед, и от того я почувствовал себя идиотом и разозлился еще больше.
