– Мы уходим, – медленно, чересчур членораздельно выговорил юноша. – У-хо-дим! Спокойной ночи, мидам. Как вы поете! Услышать и умереть…
Последние слова донеслись до слуха Антона, прикрывавшего за собой дверь капитанских апартаментов.
– Ты поешь? – удивленно спросил он у Вероники. – С каких пор?
– Ах, вот он о чем, – Вероника не удержалась от смеха. – Говорит, говорит что-то… я же ничего не понимаю!
– Это не… не смешно, мидам. Это божественно!
Шуалье Бредак отлепился от стены и чуть не упал. Верзила с повязкой на глазу тут же подхватил своего юного командира и повлек его к выходу. Слуга засеменил вперед, поминутно оглядываясь на них и прикладывая палец ко рту.
– Спокойной ночи! – умудрился еще промычать шуалье, и наконец пираты удалились, и на третьем этаже вновь воцарилась тишина.
– Ну, что ж, теперь и мы можем поспать, – неприязненно сказал Антон и мотнул головой в сторону комнаты Кароля. – Надеюсь, он в состоянии будет завтра заниматься поисками?
– Кто его знает, – вздохнул Овечкин.
– Не сможет – заставим, – железным голосом заключил Антон, и, услышав этот голос, Вероника невольно поежилась.
Процесс возвращения капитана Хиббита к жизни, кажется, обещал быть долгим и весьма неприятным…
Именно таким он и стал.
Спуститься к завтраку Кароль со стоном отказался. Сказал, что не хочет есть и лучше полежит еще немного.
Губернатор, узнав о вечеринке у Бредака, проявил сердобольность и отправил к капитану слугу со стаканчиком «роммо» на подносе, но слуга вернулся с полным стаканчиком и сообщил, что масьёр Кароль никогда не похмеляется.
После завтрака к Каролю заглянул Михаил Анатольевич. Воротился он с известием, что капитан совсем плох и просит ехать без него. Тогда за дело взялся Антон.
Плотно прикрыв за собой дверь, он подошел к постели страдальца, лежавшего без движения лицом вниз, и безжалостной рукой потряс его за плечо.
– Ну что, что вам всем надо! – простонал Кароль, неохотно переворачиваясь на спину.
– Ты сказал, что вытащишь нас отсюда, – холодно напомнил Антон. – Так давай, вытаскивай!
– Масьёр, вы ослепли? Я умираю…
– Мне плевать. Поднимайся!
– Послушай… ты что, никогда в жизни не пил? Или родился садистом?
– Ага. Родился. И если ты сейчас не встанешь, я собственноручно волью тебе в глотку стакан этого здешнего рома. И посмотрю, что с тобой сделается.
– Что сделается? На холм Призраков понесете меня на руках. И если вам нужен в компанию овощ – извольте. Вы его получите.
– Тогда что? Влить в тебя рассола? Холодного молока? Кофе? Сунуть головой в чан с водой? Что тебе нужно, чтобы подняться?
– Уйди, пожалуйста. Меня сейчас стошнит.
– Это тоже дело, – без всякого сочувствия сказал Антон. – Пару литров теплой воды…
– Скотина! – простонал Кароль, отворачиваясь. – Ну, хорошо. Уйди. Я сейчас встану. Только уйди!
– Ладно. Уйду, но не больше, чем на десять минут. А потом вернусь. Я делаю это не ради себя. Ради Ники, ты это знаешь.
– Дал бы лучше воды глоток, – проворчал Кароль. – Я тоже, между прочим…
– Что ты тоже?
– Ничего. Уйди. Слугу какого-нибудь пришли…
Антон, хлопнув дверью, вышел, поймал слугу и отправил его к капитану. Минут через пятнадцать тот действительно покинул свою комнату – во вчерашних замшевых штанах, но в чистой рубашке. Бледный, с мутными, ничего не выражающими глазами, но с тщательно причесанными мокрыми волосами. Тяжело опираясь на плечо слуги, он ввалился в гостиную и сказал со стоном:
– Изверги! Неужели без меня не обойтись? Хоть один денечек?
Михаил Анатольевич склонил голову набок, разглядывая Кароля.
– М-да, вид плачевный. Может, и вправду обойдемся?
– Душераздирающее зрелище, – подхватила Вероника. – Ладно уж, Антошечка. Пожалей его.
– Нет, – сказал Антон. – Какого черта? Он втянул нас всех в этот кошмар, а сам будет пьянствовать и спокойненько отлеживаться? Я, может, чувствую себя не лучше, однако дома сидеть не собираюсь!
Кароль оттолкнул слугу, рухнул в ближайшее кресло.
– Не найдем мы сегодня проход, – сказал сквозь зубы. – Вот увидите. И моя смерть будет на вашей совести. На вашей лично, масьёр Антуан.
– Вставай! – ответил тот и, схватив его за плечи, рывком поднял на ноги. – Экипаж уже подан, люди ждут.
Капитан Хиббит на мгновение крепко зажмурился, пошевелил губами, словно ругаясь про себя. Потом, передернув плечами, высвободился из рук Антона.
– Эх, вернется магия, – пробормотал он и, пошатываясь, двинулся к выходу. – Поговорим мы кое с кем…
* * *
Как он и предсказывал, второй день поисков тоже не принес результатов.
Губернатор без всяких просьб со стороны гостей придал им в помощь еще дюжину своих людей. К вечеру объединенными усилиями восемнадцати солдат, троих землян и мадемуазель Бьячи (которая, правда, как и накануне, больше мешала, чем помогала) успели прочесать практически весь южный склон холма Призраков. Но никто не наткнулся на проход, и никто не исчез…
Капитан Хиббит почти все это время, являя собой обещанный «овощ», пролежал в тени под деревом у дороги.
– Ты хочешь после дневных трудов искать еще и мое бесчувственное тельце, как вчера мы искали сержанта Крено? – умирающим голосом спросил он у Антона, когда тот попытался все-таки загнать его в лес.
Антон с досадой махнул рукой, выругался и отступился.
Ожил Кароль, только когда солнце начало клониться к закату. Он сумел проглотить половинку бутерброда, запил его, морщась, стаканом вина и немного повеселел. В поисках участия он так и не принял. Но перед возвращением собственноручно пересчитал людей и, убедившись, что все на месте, предложил на следующий день устроить для разнообразия экскурсию по пещерам.
Возражений никто не имел. Солдаты вскочили в седла, господа заняли свои места в коляске. На сей раз к ним присоединился и Антон, которому опять стало хуже. Мадемуазель Бьячи возглавила отряд, и все тронулись обратно в Козирингу.
Минут через пятнадцать пути Михаил Анатольевич Овечкин, то и дело озабоченно поглядывавший на своих спутников, вдруг спросил:
– Вы плохо себя чувствуете, Вероника Андреевна?
Антон и Кароль разом повернули к ней головы.
– Да как-то так, – неопределенно ответила Вероника. – Знобит. Голова побаливает. Пройдет. Вчера вечером было то же самое, и ничего…
Антон нахмурился. Его любимая женщина была на самом деле бледна до голубизны, и под глазами ее залегли легкие тени.
