…В следующий миг он услышал злобное шипение ведьмы. Открыл глаза, страшась того, что ему предстоит увидеть.
И увидел… что Вероника, пока еще целая и невредимая, стоит в центре защитного круга, где они провели ночь. И что лицо ее спокойно и на губах играет легкая улыбка.
Сам не зная отчего, он вдруг ощутил облегчение. Не боится…
А потом она заговорила – так же спокойно, продолжая улыбаться. И Кароль перестал дышать, боясь поверить внезапно вспыхнувшей надежде. Ей удалось восстановить защиту?!
Каких усилий это стоило Веронике, знала только она одна.
…Капитан Хиббит ошибался относительно ее состояния – если она и впала при виде лесной ведьмы в столбняк, то очень ненадолго. Привела ее в себя сама же ведьма, оттолкнув с дороги. А потом…
В памяти вихрем пронеслись все предупреждения Гемионы, и Вероника ужаснулась снова, поняв, что они с Каролем натворили. Разрушили свою единственную защиту! Вернуть душевное равновесие теперь, когда в голове бушевала сумасшедшая круговерть мыслей, а в груди – круговерть чувств, не имевших со спокойствием ничего общего, казалось совершенно невозможным. Поди возьми себя в руки, когда хочется одновременно бежать отсюда сломя голову и броситься на мерзкую старуху с кулаками!..
Но тут Кароль принялся отвлекать ведьму, и на какой-то миг ощущение в сознании чужого присутствия, давления чужой воли сделалось немного слабее. «Доброта способна противостоять любому нападению», – вновь зазвучал у Вероники в ушах голос Гемионы, заглушив приказывавшие бежать голоса отчаяния и страха.
Доброта!.. Она только покачала головой, в смятении глядя на бесновавшуюся перед капитаном Хиббитом старуху. Добрые чувства это исходившее злобой горбатое, уродливое существо могло внушить разве что ангелу… у Вероники же оно по-прежнему вызывало лишь сложное, смешанное с безумным страхом желание вцепиться в глотку и придушить, и искать в себе хоть какой-то проблеск симпатии или сочувствия было делом заведомо бесполезным.
Страх – справиться хотя бы с ним, перестать трястись!
Только об этом она и думала, а вовсе не о том, чтобы бежать, как назойливо, перебивая все прочие мысли, принялся твердить вновь оживший голос отчаяния. Бежать – еще чего не хватало! Бросить Кароля?..
Как вдруг, к немалому своему удивлению, она узнала этот голос. Срочно уносить отсюда ноги и догонять Овечкина ей приказывал… Кароль! Это он столь настойчиво требовал: «Беги»! А не страх, и не отчаяние!
Вероника растерялась. И, начав прислушиваться к тому, что твердил ей мысленно капитан, неожиданно обнаружила нечто странное. Нечто такое, чего с нею никогда не бывало прежде, – одновременно с голосом Кароля она слышала в своей голове еще и голос лесной ведьмы, читала и ее мысли! Более того, Вероника и чувствовала то же, что они оба… Разобраться, кому принадлежат кипящие в едином водовороте беспокойство, злоба, бешенство, страх, было бы совершенно невозможно, не понимай она, что должен на самом деле испытывать каждый из них. Так вот откуда эти противоречивые желания!..
– …Мы, кажется, незнакомы, – говорил в это время вслух капитан Хиббит, – дорогу друг другу не переходили…
И Веронике вдруг стало дурно – это ведьму затошнило от его деланно непринужденного тона так, что хотелось завыть… Но старуха лишь оскалилась.
– Все ты понимаешь, гаденыш!..
А потом Вероника похолодела от ужаса – и собственного, и того, который испытал Кароль, когда ведьма принялась читать заклинание во второй раз. Сразу же следом ее окатила волна острого наслаждения, охватившего ведьму при виде мук смертного человека… И тут она начала кое о чем догадываться.
И когда Кароль снова крикнул ей мысленно: «Беги!» и заговорил со всем присущим ему нахальством о выкупе, а ведьма, зарычав, в бешенстве повернулась к Веронике, та уже знала, что делать.
Возможно, она ошибалась. Но проверять догадку времени не было. Неимоверным усилием воли заставив себя отрешиться от всех не принадлежавших ей чувств, она шагнула в центр защитного круга, надеясь, что тот как-нибудь да поможет, и бесстрашно взглянула прямо в яростные глаза старухи.
«Я сильнее, – заявила про себя, – потому что никому не желаю зла!»
Ведьма зашипела, будто обжегшись, и попятилась.
Это подбодрило Веронику. И, улыбнувшись, вслух она сказала:
– Благородная дама, не трать свои силы на меня понапрасну. Все, что я могу тебе предложить – это мир!
Догадка оказалась верной!
Старуха взвизгнула. Ее скрючило так, словно тело свело внезапной судорогой, потом затрясло. Но… выпрямилась она уже через секунду и, тяжело дыша, процедила сквозь зубы:
– Надеешься справиться со мной, человечье отродье? Ну-ну!
Вероника и сама еле устояла на ногах, ощутив, какую боль причинила ведьме своим стоившим немалого труда бесстрашием.
На смену боли вновь явилось жгучее желание напасть, убить на месте проклятую тварь… но это было не ее желание. Оно принадлежало противнице. И бороться с ним оказалось куда трудней – теперь, когда все внимание ведьмы сконцентрировалось на одной Веронике…
Кажется, она взвалила на себя непосильную задачу. Но отступать было некуда.
Сказочница бросила короткий взгляд на капитана Хиббита, следившего за ними обеими с напряженным вниманием, и выпрямилась тоже. Закрыла глаза, чтобы не видеть искаженного злобой лица старухи. Сосредоточилась.
…Не так уж много прожила она на свете, но что такое радость бытия, знала очень хорошо. Столько чудесного было на веку – солнце, цветы, друзья… вдохновение. Звонкий смех сына. Нежность матери… Можно только пожалеть несчастную, обреченную жить в одиночестве и ненависти. Вряд ли та когда-нибудь…
Вероника снова услышала пронзительный визг:
– Прекрати!.. – но не открыла глаз.
…Вряд ли та хотя бы понимала, что это значит – заливаться слезами над книгой. Радоваться удаче друга. Ждать гостей, убрав к празднику свой дом. Танцевать…
Старуха визжала все громче.
Для служительницы Мат Мара каждая картинка, возникавшая в воображении неустрашимой смертной женщины, была подобна капле раскаленного свинца. Обжигала плоть и сводила с ума… Вероника, поневоле чувствуя то же, что и она, и едва сдерживаясь, чтобы не кричать, даже ощутила на мгновение искреннюю жалость к ней, но это только усилило мучения ведьмы. И сказочница все же вскрикнула, не стерпев жгучей боли, и мысли у нее разбежались.
Открыв глаза, она увидела, что старуха, корчась, катается по земле.
Ей и самой хотелось скорчиться и упасть… Но, борясь со слабостью, она повернулась к Каролю.
– Бегите! – сказал он, как только они встретились взглядами.
– Как вы… вам очень плохо? – быстро спросила она вместо ответа.
– Нет. Не беспокойтесь обо мне, спасайте себя!
