Нет, ни за что и никогда!
Ты слишком много причинил вреда! – шипящим шепотом просвистел толстяк.
– Позвольте, но я все же к вам вернулся.
И даже очень осознал! – возмущенно пробормотал Эскин.
Уж лучше где-нибудь ты поскользнулся,
И шею себе вывернул, нахал!
– Да, это просто ни в какие рамки! – заикаясь, прошептал Эскин. —
С такими жить я больше не желаю!
Не дамы благородные, а хамки!
С такими скоро я как пес залаю!
Толстяк быстро поменялся с Амазонкой обратно местами.
– Ну, как он там, – шепнула Амазонка.
– Идите, милая, идите! – ласково шлепнул ее по заднице толстяк.
– Ну, как ты, дорогой мой женишочек? – присела к Эскину Амазонка.
– Ах, дорогая, милая подруга, – тихо заговорил Эскин, – только ты одна понять меня сумеешь! Мы уже не сможем друг без друга!
– Ну, а если сможешь – пожалеешь! – заговорила за него Амазонка и ласково поцеловала его в губы.
PS.
– Давай скорее сходим в туалет? – шепнул на ухо ей Эскин.
– Зачем?! – вдруг удивилась она.
– Отметим наше излеченье!
– Ну, что ж, пошли! – краснея до ушей, очаровательно улыбнулась Амазонка.
И в воздухе, вдвоем, закрывшись изнутри, они телами нежными сплелись, являя новую загадочную жизнь… В оргазме, из двух душ рождая три!
Эскин и одиннадцать жен
Третий день Эскин купался в море, с искренним наслаждением поглядывая на Кавказский хребет, протянувшийся вдоль моря. Амазонка в первый же день сильно обгорела на солнце и теперь лежала одна в гостиничном номере.
Эскин же в это время сходил с ума от счастья, он бросался в воду то с берега в набегающую волну, то отважно взбирался на десятиметровую вышку и прыгал оттуда, и весь он был охвачен жаждой проникновения в эту теплую морскую воду. Его мало интересовали окружающие, и тем более женщины, которые в больших количествах строили ему глазки и всем своим видом намекали на возможную интимную близость.
– Наверное, солнце им ударило в мозги, – думал про себя Эскин, и радостно напевая «Кузнечика», снова бросался с вышки в море.
– Это все ерунда! – сказала ему неожиданно красивая брюнетка, которая вслед за ним прыгнула с вышки и теперь плыла рядом. – Вот недалеко, в трех километрах отсюда есть скала, с которой не всякий бы рискнул прыгнуть в море.
– Вы покажете мне эту скалу?! – спросил Эскин.
– С удовольствием! – заинтересованно улыбнулась незнакомка.
Буквально через три минуты они уже шли вдвоем по берегу, уходя влево от городского пляжа. Они прошли уже последний городской пляж и шли по безлюдному берегу. В этом месте скалы уже возвышались над морем, а берег превращался в узкую полоску серых безликих камней.
– И как мы будем подниматься на скалу?! – задрал вверх голову Эскин.
– Ерунда! – сказала незнакомка и бодро зашагала вперед.
Шли они очень долго, и прошагали уже больше трех километров, а незнакомка все шла и молчала.
Эскин уже начал с беспокойством шевелить ушами и принюхиваться. Где-то рядом пахло жареными шашлыками.
– Ну, скоро мы хоть придем-то?! – в волнении закричал он.
– Скоро, скоро, дорогой! – обернулась с улыбкой незнакомка, и действительно, они сделали всего несколько шагов, и, обойдя небольшой залив, зашли за каменный выступ скалы, как тут же увидели небольшой пляж и несколько голых женщин, готовящих над костром шашлык.
– Ну что, Виктория, привела мужичка? – засмеялась одна из них, самая высокая и рыжеволосая дама.
– Привела! – засмеялась Виктория, подталкивая Эскина вперед к костру.
– Простите, но я пришел сюда прыгать с верхотуры, – испуганно пробормотал Эскин, пытаясь отступить назад, но сзади него уже стояла смеющаяся Виктория.
– Попрыгайте сначала со мной, – взяла его за руку рыжеволосая.
– Простите, но я пришел сюда прыгать с верхотуры, то есть со скалы! – вырвал свою руку Эскин.
– Ах, какой смелый мужчинка! – засмеялась рыжая, за ней все остальные.
– Простите, но мне надо бы идти! – попытался проскользнуть меж голых тел Эскин, но кольцо вокруг него плотно сомкнулось, и он с ужасом почувствовал, что его раздевают.
– Помо… – выкрикнул Эскин, и тут же его крик был проглочен страстным поцелуем рыжей незнакомки, которая ласково его обняла и, подставив хитрую подножку, тут же уложила на надувной матрац.
– Что вы де… – и опять его вопль скрылся в жадных устах незнакомки.
Жара, туман липких объятий и множество смеющихся голосов, мягкий надувной матрац и не менее мягкая развратная женщина, лежащая на нем, в мгновение ока лишили Эскина всякого разума, и не прошло и часа, как Эскин уже ублажил сразу всех восьмерых женщин.
– Какой он милый, – рыжая снова легла на него, но Эскин уже не шевелился, он лежал и без разума, и без сил, и только иногда бессмысленно вращал своими дикими глазами.
– Бедняжечка, – сказала блондинка, и заставила рыжую подняться, – так ведь можно и насмерть затрахать! – авторитетно заявила она.
– Ну, уж прямо-таки и насмерть, – засмеялась Виктория, которая последней, срывала с Эскина плоды целомудрия.
– Дайте мне пожрать! – неожиданно заорал Эскин.
Виктория тут же протянула ему шампур с дымящимся шашлыком и Эскин, лежа, как ни в чем не бывало, проглотил его, сладко сопя и даже втайне восторгаясь своему животному состоянию.
– Ну, ты и зверюга! – восхищенно прошептала рыжая.
– Настоящее животное, – засмеялась еще одна брюнетка, но Эскин немного пришел в себя, и ему сразу стало плохо, сначала он весь сморщился, а потом выплюнул из себя весь шашлык, с нескрываемым омерзением глядя на женщин.
– Ну, что, насладились, – усмехнулся он и от внезапной слабости упал на надувной матрац.
– Говорила я вам, что надо постепенно, – занервничала блондинка, – а вы все сразу, сразу!
– Вы меня обесчестили, – заплакал Эскин, повернувшись к ним боком, – что я теперь скажу своей Амазонке?!
– А ничего не надо говорить! – засмеялась рыжая.
– Ты молчи, и все будет хорошо, – поддержала ее Виктория.
– И потом, не ты первый, не ты последний, – усмехнулась брюнетка.
Эскин захотел сказать что-то грубое, но раздумал, кое-как он натянул на себя плавки, отшвырнул от себя шампур с недоеденным шашлыком и хотел уже пойти к городу, но они тут же ласково бросили его на матрац. Потом одна из них приподняла его голову и втолкнула в его рот горлышко бутылки с вином, остальные держали его за руки и за ноги, и Эскин, чтоб не захлебнуться, стал пить вино, это был крепленый выдержанный херес.
