Катаклизм… племена и народы из разных времён… перекроенные земли… у Молли голова шла кругом.
Что такое Катаклизм, что явилось причиной, какие силы там действовали — учёные Королевства терялись в догадках. Об этом как–то Молли услыхала от папы, поняла, что никто ничего объяснить не может, и вернулась к чёткому и конкретному — чертежам мониторов, дестроеров и бронепоездов.
Там, во всяком случае, можно было во всём разобраться.
«Начинаем», — строго сказала Средняя.
«Ой, ой, сейчас, госпожа», — вдруг спохватилась Молли. Письмо! Письмо родным! Она ведь хотела это выторговать у Всеслава и Волки ещё там, за перевалом! А потом забыла за всей этой суматохой.
«Госпожа, можно ли мне как–то… передать письмо родителям? Просто чтобы они знали, что я жива?»
Целительница долго молчала, однако молчание её не было сердитым или злым.
«Весть послать можно. Есть у меня с кем передать. Одного боюсь, как бы не навредила ты родным своим. Особый Департамент с них сейчас глаз не спускает. Вдруг перехватит письмо, да и решит, что они с тобой — и нами — заодно? Плохо им тогда будет, Молли Блэкуотер. Разве что сон какой твоей маме послать…»
«Тогда можно хотя бы сон?» — взмолилась Молли.
Госпожа Средняя чуть усмехнулась.
«Ладно. Пошлю кое–кого. Нет, не Всеслава и не Таньшу, они тут нужны. Кого же именно — тебе знать не нужно. Ну довольна ли теперь?»
«Да, госпожа».
«Ну, тогда за дело. Правую руку вытяни. Глаза закрой. Локоть на столе утверди. Что чувствуешь?»
«Н-ничего», — призналась Молли.
«Так! Сиди тогда. Глаза тебе завяжу, чтобы не мешали».
На лоб Молли легла мягкая тёмная повязка, пахнущая летом и малиной.
«Ещё раз. Локоть на столе, ладонь раскрыта, вверх смотрит. Как капли ловишь. Теперь тихо сиди. Себя слушай. Тепло в кончиках пальцев. Есть, нет?»
Молли сидела ни жива ни мертва.
Тепло в пальцах? Откуда?
«Самые кончики, — терпеливо пояснила целительница. — Тепло в них. Должно быть».
Молли только попыталась похлопать глазами под плотной повязкой.
«Тепло в них».
Тепло.
Слово кувыркалось на языке и в сознании, мало–помалу утрачивая смысл. Оно сворачивалось, сминалось, точно пустой кулёк из кондитерской лавки. Смялось, обратилось в шар, а шар вдруг сделался зимним солнцем в ярко–синем небе, вспыхнул пламенем, из него вырвалась ало–золотисто–оранжевая птица, рассыпая за собой веера искр.
Пронеслась над рукою Молли, вдруг сделавшейся огромной, словно Королевский мост в Норд—Йорке. Дождь из огненных искр, словно конфетти, осыпал ладонь… и кончики пальцев на самом деле вдруг ощутили тепло, резкое, сильное, точно Молли опустила их в таз с горячей водой.
«Есть тепло! — острая радость целительницы словно плеснула огня в жилы Молли. — Есть тепло, чувствуешь?»
Молли чувствовала. Молли о–го–го как чувствовала, потому что уже не только кончики, но все пальцы её пылали, словно она сунула их в печку. Глаза по–прежнему закрывала повязка, но Молли казалось, что она видит — над правой ладонью поднимается дымок.
«Очень хорошо! Теперь отпускай, ослабляй, пусть тепло уходит!»
Отпускай? Чего отпускать? Как отпускать?
Ладонь всё горячее. Жжётся! Жжётся!.. И жар словно прилип к коже, не стряхнёшь!..
Молли залила тёмная волна паники. Она тоненько заверещала, задёргалась, попыталась вскочить; правую руку словно терзало пламя, пожирая плоть и кости.
«Сиди!» — хлыстом ударил неслышимый голос целительницы. В нём крылись и сила, и злость; она вдруг навалилась на правую руку Молли, прижимая к столешнице, а в мозг девочке словно вонзались одна за другой ледяные иглы. На горящую ладонь тоже как будто падали ледяные кубики, один за другим, падали и тотчас таяли; но боль не уходила, она впивалась раскалёнными клыками всё глубже; Молли казалось, она слышит треск костей, обугливающихся дочерна.
Целительница со свистом втянула воздух сквозь зубы.
«Отпускай!»
«Я не знаю как!» — только и смогла простонать Молли.
«Как птицу отпускаешь! Руку разжимай, огонь уйдёт тогда!»
Но Молли словно парализовало.
Грохот, треск, шипение, запахло самой настоящей гарью. Молли взвизгнула, сорвала бы с глаз повязку, если бы Средняя не вцепилась ей в обе руки.
Шипение огня. Вновь грохот, внезапный треск, звон, словно оконную раму выбило напрочь. И ещё раз грохот, но теперь уже в некотором отдалении.
И сразу же стало легче. Ледяные кубики уже не таяли столь молниеносно, от кончиков пальцев ползла вверх по ладони приятная прохлада. За спиной кто–то заколотил в дверь, целительница что–то повелительно крикнула, и стук тотчас стих.
— Ы–ы–ы, и–и–и, — только и могла подвывать Молли. Ужас терзал её, грыз ледяными челюстями; нет, нет, она не может смотреть, от ладони и пальцев остались, наверное, одни головешки!
«Уймись, — раздалось в голове. Раздалось очень устало. — Всё с тобой в порядке. Я прикрывала. Говорила ж тебе, отпусти пламя. Разожми кулак. Чего держала–то? Так только опытные маги держат, когда силы достаточно копят. Отпустить птицу надо было, дать ей взлететь. А ты её собирала, сжимала, пока… пока я тебе пальцы не разжала. Грохот слышала? Это ты окно вышибла да поленницу у забора подпалила. Народ испугался, ко мне прибегал. Ничего, не бойся, дрова сейчас потушат».
«Простите, госпожа Средняя…» — только смогла подумать в ответ Молли. Вернее, с трудом составить вместе слова.
«Прощать тут тебя не за что. Надо лишь делать, что тебе говорят, а не зажиматься. Сила в тебе есть, сила немалая, и она на свободу просится. То, что ты чувствовала — как рука вся пылает, — это сущие пустяки по сравнению с тем, что случится, если ты уроки не усвоишь. Магия в тебе проснулась, обратно не усыпишь. Только если всю её без остатка отдашь, но такое… — мысли целительницы вдруг прервались. — На первый раз очень хорошо получилось. А что дым коромыслом — так это не беда. Куда хуже, если вообще без дыма. Когда нечему дым родить. Такое тоже бывает. Вроде и силой человек не обижен, а сделать ничего не может. Старается, трудится — и ничего».
«Госпожа Средняя… — мысли у Молли получались слабые, путаные, переплетённые с жутковатыми образами собственной обугленной руки, с почерневшей костью, торчащей, словно уродливая и страшная головешка. — Госпожа Средняя, а что ж с такими случается? Кто не без силы, а подчинить никак не может? Они ж… сгореть должны тогда, получается?»
«Таких к Старшей отправляем, — нехотя ответила целительница. — С тяжким сердцем отправляем, но… потому что иначе такому горемыке хоть с утёсов в море бросаться».
