Оправдывая свои действия, Прага ссылалась на статью 209 Сен-Жерменского мирного договора. Но в апреле 1919 г. этот договор еще не вступил в силу; соглашение было подписано и ратифицировано только 10 сентября. Чешское правительство, по всей видимости, решило, что проще действовать незаконно, чем придерживаться буквы закона. Оно не стало дожидаться сентября. Сама статья 209 была достаточно однозначной. Согласно этой статье, легально подлежала изъятию «совместная собственность Австро-Венгерской монархии, а также собственность Короны и частная собственность бывшего правящего Дома Австро-Венгрии».
Написано было достаточно однозначно. Конопишт и Хлумец никогда не принадлежали Габсбургской короне. Конопишт был оплачен из частных фондов; Хлумец не являлся собственностью Габсбургов, а достался Францу Фердинанду как часть наследства Эсте. К 1916 г. оба владения юридически принадлежали наследникам эрцгерцога, Конопишт — Максу, а Хлумец — Эрнсту. Они оба были частными лицами. Не было никакого правового прецедента, чтобы можно было оправдать маневр, расценивающий их как Габсбургов. Прага всегда признавала отречение Франца Фердинанда 1900 г., но теперь стало утверждаться, что отречение было лишь семейным соглашением, никак не соответствующим австро-венгерскому законодательству. Но даже парламент империи признал отречение, и признал его юридически действительным. Никто из детей Франца Фердинанда не мог принадлежать к императорской фамилии. Если бы все же это было так, то после смерти Франца Иосифа в 1916 г. Макс, а не Карл, стал бы новым императором.
Князь Тун сразу же опротестовал экспроприацию, но чехословацкое правительство отказалось отступать. Обращение в Гаагу также не принесло результатов, а просьбы к союзникам, подписавшим Сен-Жерменский договор, были встречены холодным равнодушием. Подписавшие договор по идее становились ответственными за выполнение его положений, но никого, похоже, не волновало то, что чехословацкое правительство действовало незаконно. Победоносные союзные правительства лишь бесконечно повторяли ложь о «Пакте Конопишта» и испытывали очень мало сочувствия к побежденным державам, и еще меньше — к семье Франца Фердинанда. Друг эрцгерцога граф Портленд обратился к британскому министру иностранных дел с просьбой лично поговорить с президентом Чехии Томашем Масариком. Масарик заверил министра, что Макс и Эрнст вскоре будут признаны владельцами этих двух поместий, только их территории будут уменьшены в пользу государства.
Это обещание позволило Праге выиграть время, но чешские чиновники так и не сдержали своего обещания. Аргументы, выдвигаемые Туном, по всей видимости, все же беспокоили их, и спустя более чем год продолжающихся оспариваний чехословацкое правительство решило действовать в одностороннем порядке. В 1921 г. премьер-министр Эдвард Бенеш провел через парламент законопроект, который должен был залатать дыры в правовом вопросе по этому делу. Игнорируя точную формулировку статьи 209 Сен-Жерменского мирного договора, этот новый закон причислял к подлежащей конфискации собственности и собственность «Франца Фердинанда и его потомков», независимо от их морганатического статуса. Эти лингвистические манипуляции не только игнорировали положения договора, но и тот факт, что с 1916 г. Конопишт и Хлумец принадлежали Максу и Эрнсту как частным лицам.
Продолжающиеся протесты уже не могли ничего изменить. 16 апреля 1919 г., в день, когда чешское правительство экспроприировало всю собственность Габсбургов, без предварительного предупреждения Прага выгнала из Конопишта Софию, Макса и Эрнста. Администратор замка дал им лишь несколько минут на то, чтобы собрать вещи. С собой им было разрешено взять лишь небольшой чемодан, с одеждой и учебниками. Когда Макс попытался взять с собой две семейные фотографии, висевшие в его спальне, ему грубо сказали, что эти предметы ему уже больше не принадлежат. Детские игрушки, одежда, фотоальбомы, письма, дневники, мундиры Франца Фердинанда и ювелирные украшения Софии — все это было потеряно, в одночасье став государственной собственностью, хотя это и не помешало жене и дочери Масарика приходить в замок и забирать то, что казалось им ценным. Меха Софии исчезли в руках Гертруды Масарик, в то время как ее дочь, по всей видимости, взяла из конюшни изящное седло, последний подарок эрцгерцога и эрцгерцогини Софии. Прежде чем дети уехали, их багаж был снова осмотрен, чтобы убедиться в том, что они не взяли с собой ничего представляющего ценность для чехословацкого правительства. То немногое, что они взяли с собой, осталось единственным напоминанием об их доме. Им даже было запрещено путешествовать по стране, навещать родственников или приходить на похороны без специального разрешения от правительства.
Конопишт и Хлумец обеспечивали основную часть дохода Софии, Макса и Эрнста; теперь они были потеряны. По общепринятым стандартам нельзя было сказать, что они остались нищими: рента от дворца на Рейснерштрассе и многоквартирный жилой дом в Вене плюс доходы от небольшого бизнеса по продаже леса из Радмера. Эти активы, правда, не давали сразу реальных наличных денег, учитывая еще и инфляцию, царящую после войны, что также доставляло определенные сложности. Но этот старый богемский замок боготворили в их семье. Конопишт был их домом, и София, Макс и Эрнст никогда не переставали оплакивать его потерю. «Воспоминания об этом разрушенном рае детства, — вспоминал сын Макса Альбрехт, — всегда сильно волновали его».
София, Макс и Эрнст после изгнания из Конопишта проводили свое время в Дечине, Вене и Артштеттене. Старый замок над Дунаем в действительности никогда не был для их семьи домом. В нем можно было достаточно приятно проводить несколько недель каждое лето. Но Максу, как рассказывал его сын герцог Георг, «никогда не нравился Артштеттен». Замок в значительной мере оставался незнакомым местом, в церковной крипте которого были погребены их родители, и с ним не были связаны счастливые воспоминания, как с Конопиштом.
Тети и дяди постарались, чтобы в жизни детей появились новые счастливые воспоминания. Эрцгерцогиня Мария Тереза привносила в жизнь Софии, Макса и Эрнста утешающее и стабильное влияние. «Я очень хорошо помню теплые отношения моего отца с его двоюродной бабушкой и ее дочерью», — рассказывал сын Макса Альбрехт. Эрцгерцогиня была той, кто объединял Гогенбергов и сосланных Габсбургов. Карл бежал из Австрии в 1918 г. и коротал свои последние годы в вынужденной эмиграции, пока преждевременно не скончался в Мадейре в 1922 г. Так как он никогда официально не отрекался от престола, то формально так и оставался императором; после смерти Карла его юный сын эрцгерцог Отто унаследовал мантию Габсбургов. Благодаря эрцгерцогине Марии Терезе связь между ее внуками Гогенбергами и бывшей императорской семьей всегда оставалась достаточно тесной. София, Макс и Эрнст без вопросов приняли старые имперские мечты: в них Отто всегда занимал место законного императора, и они неизменно обращались к нему «Ваше Величество».
Дети, осиротевшие в результате сараевских событий, стали уже молодыми людьми и начали выбирать свои пути в этом мире. София первой из них вышла замуж. Хотя они и встречались очень редко, на нечастых семейных праздниках, она разглядела что-то очень привлекательное в своем дальнем родственнике, графе Фридрихе Ностиц-Ринеке, еще когда он приезжал в Конопишт весной 1919 г. Отважный молодой чешский аристократ защищал их и безуспешно пытался спасти до наступления катастрофы. В тот день, когда они покидали свой дом, он был рядом с ними, охраняя Софию, Макса, Эрнста и Генриетту от националистически настроенных толп людей в парке, пока они не добрались до князя Туна. Их романтические отношения быстро расцвели, и 8 сентября 1920 г. Фридрих женился на Софии. Небольшая свадебная церемония состоялась в замке князя Туна в Дечине. Теперь как жене чешского гражданина Софии было разрешено повторно въехать в страну и зажить тихой частной жизнью в поместьях ее мужа, Фалькенау и Генрихсгрюн. У них родились четверо детей: Эрвейн, названный в честь отца мужа, появился на свет в 1921 г.; второй сын — в 1923 г. и был назван Францем, в честь погибшего эрцгерцога. Позднее появились Алоис в 1925 г. и София в 1929 году. Теперь она виделась с Максом и Эрнстом все реже и реже: чешское правительство по-прежнему настаивало на том, что братья не могут въехать в страну без специального разрешения правительства.
