После того как Вена аргументировала нежелание видеть членов королевских семей на траурной церемонии здоровьем императора и возможным заговором против высокопоставленных особ, было найдено и третье объяснение такого решения. Она настаивала на том, что в случае приглашения на похороны королевских особ придется принять и Петра, короля Сербии, страны, которая подозревалась в причастности к произошедшему убийству эрцгерцога. И, таким образом, ситуация стала бы слишком затруднительной.
Все эти «маневры оправданий», вспоминал принц Людвиг Виндишгрец, были направлены на то, чтобы удержать королевских особ от присутствия на похоронах в Вене. Основной предлог — состояние здоровья императора — восприняли без особых комментариев. В конце концов все сочувствовали старому императору и легко могли поверить в то, что церемонии, связанные с большим сбором членов королевских семей, могли действительно оказаться для него слишком утомительными. Но последующие за этим новые отговорки лишь подрывали сделанное дело. Траурная церемония могла стать для Франца Иосифа неприятным испытанием, но он мог бы, в конце концов, абстрагироваться от личных предпочтений и потерпеть временный дискомфорт. Императорский двор, желая непременно отвадить желающих приехать, выдвигал все новые и новые причины, все более слабо аргументированные, невольно показывая таким образом истинное положение дел. Он не хотел допустить приезд уважаемых особ по той причине, как писал Иоахим Ремак, что их приезд стал бы слишком большой честью для Софии, «бывшей фрейлины».
Эта неприязнь преследовала Софию всю жизнь, заставляя страдать от горьких сплетен и причиняя ее мужу горькие обиды. Теперь она продолжалась и после смерти, приготовив для изумленной Вены самые необычные императорские похороны, никогда не виденные ранее. По замыслу Монтенуово, они должны были продемонстрировать, что «муж и жена не могут быть равными в смерти», так как «они никогда не были равными при жизни». Никто не сможет забыть «поразительно простой» церемонии, «просто оскорбительной, — как писала венская Reichspost, — для чувств скорбящих людей».
Глава XVIII
ВМЕСТЕ ПОСЛЕ СМЕРТИ
Было начало одиннадцатого ночи 2 июля, когда поезд с Францем Фердинандом и Софией наконец прибыл на Südbahnhof (Южный вокзал. — Прим. пер.) Вены. Так как траурное шествие должно было состояться после захода солнца, время прибытия поезда было приурочено к этому моменту. Но не все было так, как хотелось Монтенуово. Он стремился, чтобы не было никого из представителей императорской фамилии, но эрцгерцог Карл отказал ему и теперь молча стоял на платформе, встречая траурный поезд.
Франц Фердинанд был генерал-инспектором, поэтому сразу бросалось в глаза отсутствие высших армейских офицеров. По существующей традиции в траурный кортеж должны были входить офицеры, представляющие все полки, в которых он служил; во всяком случае, надлежало присутствовать представителям всех родов войск армии и военно-морского флота. Заручившись поддержкой императора, Монтенуово отказал погибшим в этих почестях: София при жизни не имела права разделять воинские почести, полагающиеся ее мужу, и сейчас императорский двор решил, что она не могла разделить их с ее супругом и в смерти. Офицеров из 7-го лейб-гвардейского уланского полка, чтобы предотвратить их присутствие, обязали находиться в своих казармах, хотя через два дня их вызвали в Вену для участия в общей похоронной процессии. Не так давно были убиты девять низших офицеров нарождающихся имперских военно-воздушных сил, на их похоронах присутствовали самые высокопоставленные армейские чины. Но в случае с эрцгерцогом, для того чтобы встречать поезд и вынести из него гробы к траурным катафалкам, были допущены только низшие офицеры, не занимавшие важных должностей.
Стояла теплая ночь. На городском небосклоне висела тусклая луна, освещающая мрачные сцены, разыгрывающиеся на земле. На первый взгляд, когда траурная процессия прошествовала по улицам Вены, зрелище казалось очень впечатляющим. Слуги в расшитых золотом ливреях шли впереди кортежа, высоко подняв мерцающие фонари; за ними следовала небольшая группа офицеров 7-го лейб-гвардейского уланского полка; придворные верхом на лошадях, экипажи с адъютантами и официальными лицами императорского двора. Шесть черных лошадей везли два траурных катафалка. Гроб, в котором покоился Франц Фердинанд, был больше и выглядел гораздо солиднее, чем гроб Софии, покоящийся на катафалке поменьше. Пять унтер-офицеров и двенадцать лейб-гвардейцев с обнаженными саблями и алебардами по бокам кортежа печатали шаг по булыжной мостовой. Шествие замыкали снова слуги с фонарями, экипажи с придворными и лейб-гвардейцы уланского полка.
Процессия вышла из Бельведера и достигла Хофбурга, когда куранты пробили одиннадцать. Процессия миновала ренессансные Schweizertor (Швейцарские ворота. — Прим. пер.), и кортеж остановился. Унтер-офицеры достали гробы из машины и подняли их по Посольской лестнице; там они были освящены и окурены ладаном, а придворный хор исполнил Палестинскую Miserere (молитва на текст 50-го псалма. — Прим. пер.). Два лейб-гвардейца пикинера, два лейб-гвардейца из Венгерского полка и восемь мальчиков пажей шли по бокам гробов, держа в руках зажженные свечи, за ними стояли остальные лейб-гвардейцы и лейб-гвардейцы кавалерийского полка. Под пение хора гробы занесли в дворцовую часовню и разместили на траурном одре в ее передней части.
Белые стены часовни были драпированы черным крепом, черный бархат с вышитым на нем гербом эрцгерцога покрывал алтарь. Катафалк, закрытый золотой тканью, располагался перед алтарем; над ним был натянут позолоченный балдахин. Свечи в высоких серебряных подсвечниках заливали траурные катафалки мягким, мерцающим светом, освещая и почетный караул: десять лейб-гвардейцев пикинеров в красных мундирах и белых бриджах и десять венгерских лейб-гвардейцев в ярко-красных с серебром мундирах, в доломанах, накинутых на плечи; головы склонены, руки в перчатках сжимали обнаженные мечи.
И опять же все казалось очень торжественным, но первое впечатление было обманчивым. Как рассказывала дочь одного дипломата, фамильные гербы погибших выглядели так, «словно их изобразил неумелый ребенок». Тела лежали в тех же неодинаковых гробах, в которых они были доставлены из Сараево. Когда их привезли в Вену, ничто не мешало поместить их в другие гробы, но большой, из позолоченной бронзы гроб эрцгерцога и маленький, серебряный и менее украшенный гроб Софии должны были напоминать об их неравном статусе. Но это было не единственное отличие: постамент, на котором покоился гроб Франца Фердинанда, был больше и на восемнадцать дюймов выше, чем тот, на котором покоился гроб Софии, — еще одно тонкое напоминание о морганатическом статусе супруги эрцгерцога. Перед гробом Франца Фердинанда лежали массивные, красные с золотом, бархатные подушки, на которых лежали символы его императорского статуса и воинского положения: корона эрцгерцога, шляпа адмирала, шляпа генерала, его церемониальный меч, медали и награды. Перед гробом Софии также лежали подушечки, но на них располагались лишь предметы, символизирующие ее как простую благородную даму, — ее черный веер и пара белых перчаток.
Двери часовни открылись для публичного посещения в пятницу, 3 июля, в восемь часов утра. Более 50 000 человек прождали всю ночь, чтобы засвидетельствовать свое последнее почтение погибшим. Такого общественного сочувствия давно уже никто не удостаивался. С наследным принцем Рудольфом можно было прийти проститься в течение всего дня, и потом этот период был еще продлен из-за большого числа пришедших; в 1895 г. попрощаться с эрцгерцогом Альбрехтом, инспектором императорской армии, можно было в течение двух дней, утром и после обеда. На то, чтобы люди могли проводить в последний путь Франца Фердинанда и Софию, было отведено всего четыре часа. И в довершение всего Монтенуово распорядился, чтобы во время траурной мессы одновременно в часовне могли находиться не более двух человек. Один из присутствующих отмечал, что «священник, читающий молитвы, выглядел очень убого. И все это выглядело очень, очень плохо». Хотя большая очередь пришедших людей тянулась далеко вдоль Рингштрассе, в полдень двери часовни закрылись, и десяткам тысяч людей пришлось вернуться, так и не попрощавшись.
