Шахт: Да.
Джексон: 17 октября 1945 года вам был задан следующий вопрос: «Говоря другими словами, вы не придерживаетесь той точки зрения, что вы не несли значительной ответственности за перевооружение германской армии?»
Ответ: Нет, нет. Я никогда не говорил ничего подобного.
Вопрос: Вы всегда гордились этим фактом, не так ли?
Ответ: Я не сказал бы, что я горд этим, но я был этим удовлетворен.
Вопрос: Скажите, вы все еще стоите на этой точке зрения?
Шахт: Я хочу сказать об этом следующее: векселя «МЕФО» были, конечно, методом финансирования, который при нормальных условиях никогда бы не имел места. Но, с другой стороны, я должен сказать, что этот вопрос был детально рассмотрен всеми юристами имперского банка и что благодаря этой «уловке», как вы сказали, был найден путь, не выходящий за рамки закона.
Джексон: Нет, я не говорил так. Это вы сами так говорите.
Шахт: Нет, нет, я имею в виду то, что вы только что цитировали в качестве моего ответа. Когда этот вопрос был исследован с юридической стороны, мы сказали себе: «Так пойдет». А вообще я и сегодня доволен тем, что я помог вооружению.
Джексон: В день вашего шестидесятилетия военный министр фон Бломберг заявил: «Без вашей помощи, мой дорогой господин Шахт, у нас не было бы вооружения». Говорил он так?
Шахт: Ну, это просто вежливые фразы, какими обмениваются обычно в таких случаях. Но в них содержится добрая толика правды. Этого я никогда не оспаривал.
Джексон: 24 декабря 1935 г. вы записали, употребляя следующие выражения:
«Если сейчас от нас требуется больше вооружения, то я, безусловно, не намерен отрицать необходимость для нас иметь самое мощное вооружение, какое можно себе представить, или изменять свою точку зрения по этому поводу, точку зрения, которой я придерживался многие годы как до, так и после захвата власти. Однако я считаю своим долгом указать, насколько эта политика ограничена существующим положением».
Шахт: Это очень хорошо.
Джексон: И это правда?
Шахт: Конечно.
Джексон: Во время австрийского аншлюса вам была известна точка зрения США по отношению к нацистскому режиму, высказанная президентом Рузвельтом?
Шахт: Да.
Джексон: И вам было известно его выступление, в котором он выдвинул предложение о том, что следует принять меры против распространения нацистской угрозы?
Шахт: Я не помню, но я, очевидно, читал, если оно было опубликовано в Германии. Во всяком случае, я так полагаю.
Джексон: В результате этого Геббельс начал кампанию нападок на президента, не правда ли?
Шахт: Я полагаю, что я читал об этом.
Джексон: Это факт, что вы присоединились к нападкам на иностранцев, критиковавших эти методы, не правда ли?
Шахт: Когда и где? Какие нападки?
Джексон: Хорошо. После аншлюса Австрии, когда была применена сила, которую вы якобы не одобряли, вы немедленно поехали в Австрию и взяли на себя руководство Австрийским национальным банком, не правда ли?
Шахт: Да, это был мой долг.
Джексон: И вы ликвидировали его в пользу империи?
Шахт: Я его не ликвидировал. Я осуществил его слияние.
Джексон: Произвели слияние. И вы приняли его служащих?
Шахт: Я все взял.
Джексон: Хорошо. И декрет об этом подписан вами?
Шахт: Конечно.
Джексон: И вы 21 марта 1938 г. собрали всех служащих?
Шахт: Да.
Джексон: И произнесли перед ними речь?
Шахт: Так точно.
Джексон: Говорили ли вы им среди прочего: «Мне кажется, что будет целесообразно, если мы вспомним эти вещи для того, чтобы разоблачить все ханжеское лицемерие иностранной прессы. Но, слава богу, все это, в конце концов, никак не может помешать великому германскому народу, потому что Адольф Гитлер создал единство воли и мысли немцев; он скрепил все это новыми мощными вооруженными силами, и он, наконец, облек во внешнюю форму внутреннее единство между Германией и Австрией.
Я известен тем, что иногда высказываю оскорбительные мысли, и здесь я не хотел бы отклоняться от этой привычки». Указано, что в этой части вашей речи раздался смех.
«Я знаю, что даже в этой стране есть некоторые лица, — я думаю, что их очень немного, — которые не одобряют событий последних дней. Однако я не думаю, чтобы кто-либо сомневался в цели, и надо сказать всем ворчунам, что всех сразу удовлетворить нельзя. Некоторые говорят, что они, быть может, сделали бы по-другому. Однако фактически никто этого не сделал» — здесь в скобках снова стоит слово «смех». Теперь продолжаю цитировать вашу речь:
«…Это сделал лишь наш Адольф Гитлер. А если и следует еще что-либо усовершенствовать, то пусть эти улучшения будут внесены этими ворчунами внутри германской империи и внутри германского общества, но нельзя, чтобы это было сделано извне».
Вы это говорили?
Шахт: Да.
Джексон: Другими словами, вы открыто высмеивали тех, кто жаловался на эти методы действия, не правда ли?
Шахт: Если вы это так воспринимаете, то пожалуйста.
Джексон: Затем, выступая перед служащими Австрийского национального банка, которых вы приняли, вы сказали следующее:
«Я считаю совершенно невозможным, чтобы хотя бы одно единственное лицо, которое не всем сердцем за Адольфа Гитлера, смогло в будущем сотрудничать с нами».
Продолжаю цитировать речь:
«Кто с этим не согласен, пусть лучше добровольно покинет нас».
Скажите, это так было?
Шахт: Да.
Джексон: В тот день, выступая перед служащими банка, вы сказали — не правда ли? — следующее:
«Рейхсбанк никогда не будет ни чем иным, как национал-социалистским учреждением; или я перестану быть его руководителем».
Это так и было?
Шахт: Да, так точно.
Джексон: Я спрашиваю вас, сказали ли вы в качестве руководителя Рейхсбанка служащим, которых вы взяли себе в Австрии, следующее. Я цитирую:
«Теперь я попрошу вас встать (присутствующие встают). Теперь мы присягаем в нашей преданности великой семье Рейхсбанка, великому германскому обществу. Мы присягаем в верности нашей воспрянувшей, мощной, великой германской империи. И все эти сердечные чувства мы выражаем в преданности человеку, который осуществил все эти преобразования. Я прошу вас поднять руки и повторить вслед за мной:
