– Адвокат – друг Стаси. Она и проболталась.
– Какой, к черту, друг?
– Его фамилия Левандовский. Ты же знаешь, у нее весь мир делится на наших и всех остальных. Левандовский – польская фамилия.
– Где-то я ее уже слышал, – буркнул Герман. – Ты хочешь сказать, что Арни убили из-за этих дурацких показаний?
– И убили те, – добавила я, – кто требовал, чтобы он узнал в мужчине соседа.
– Почему они, а не тот же Серов, к примеру?
– Потому что, в‑первых, Серов арестован, а, во‑вторых, ему это не выгодно. У ментов есть показания Арни, но теперь нет самого Арни, чтобы под давлением защиты их изменить.
– Да это чушь! – рявкнул Герман, привлекая к нам внимание немногочисленных посетителей кафе. – Я, скорее, поверю, что он сам на себя руки наложил. Ты явилась сюда, у него снесло крышу, когда ты, по обыкновению, начала его дразнить. Он всегда был на тебе помешан… Господи, – стиснув зубы, пробормотал он. – Этого не может быть.
Герман поднялся, схватил сумку с документами и, не сказав больше ни слова, пошел к выходу. Расплатиться я успела еще до его прихода, оттого, выждав минуту, покинула кафе. Гера переходил дорогу, направляясь к офису своей фирмы, который был напротив, а я поискала глазами машину Левандовского. Он сумел приткнуть ее неподалеку от кафе.
– Судя по сияющим глазам, тебя можно поздравить, – проворчал ясновельможный, когда я села рядом.
– Он знает, кто заставил Арни изменить показания, – заметила я, очень рассчитывая на поощрение в виде поцелуя.
– Он что, признался?
– Нет, конечно. Но я-то его хорошо знаю.
– Еще бы. Любовь всей твоей жизни.
– Жаль, я твою не видела. Пухлая тетечка лет тридцати пяти с оплывшим личиком и бюстом четвертого размера?
– Явное преувеличение. Я что, выгляжу дядей под сорок?
– Ты выглядишь роскошно, только перестань попрекать меня ошибками юности. Они есть у всех, но не все способны их исправить.
– Тебе-то, без сомнений, это блестяще удалось. Кажется, твоя былая любовь в офис не спешит, – кивнул он в сторону парковки.
Так и есть. Машина Германа как раз выезжала на проезжую часть. Мы тут же пристроились за ним.
– Откинь сиденье, – скомандовал Левандовский. – Он может тебя заметить.
Сиденье я откинула и теперь сгорала от нетерпения.
– Ты хоть расскажи, что происходит?
– Ничего. Едет человек куда-то, а мы едем за ним. Правда, едет торопливо, я бы сказал, несется как угорелый.
Минут через пять я вновь спросила:
– А сейчас?
– И сейчас ничего. Отстань, Зоська, боюсь его упустить.
Мы его не упустили. Вскоре Левандовский остановил машину, а я, приподнявшись, с интересом огляделась:
– Где мы?
– В моей машине. А твой Герман вон в том здании. Принадлежит оно некоему господину Сергеенко.
– И он конкурент твоего Серова? – расплылась я в довольной улыбке.
– Он был третьим в списке претендентов на большую пакость, но оказался самым шустрым.
– Теперь мы знаем, кто убил Арни, и жену твоего Серова, скорее всего, тоже.
– Знать и доказать – не одно и то же, детка. Но скажу честно, жизнь ты мне значительно облегчила. Если я покажу тебе фотографию блондина, которого ты видела возле дома Арни, сможешь его узнать?
– Смогу.
– Отлично. Поехали отсюда.
– Куда? – заволновалась я. – Разве ты не хочешь поговорить с Герой? Мы его сейчас так прижмем, он нам все выложит.
– Давай его лучше сразу пристрелим. Чтоб не думалось.
– О чем не думалось? – растерялась я.
– О том, что твое девичье сердце вновь к нему потянется.
– Левандовский, ты дурак, – сказала я.
– Да? А я бы все-таки пристрелил.
Он развернул машину, и мы поехали, как выяснилось, к Стасе.
– Значит так, прекрасная паненка, сидишь у старушенции и ничего не делаешь. То есть никаких гениальных идей. Я сейчас буду очень занят, в общем, постарайтесь обойтись без приключений. Дверь никому не открывать, самой никуда не выходить. Если что-то вдруг покажется подозрительным: машина во дворе и прочее в том же духе – немедленно звонить мне.
– А ты?
– А я занят. Можешь, кстати, меня поцеловать, вдруг не свидимся больше?
– Ты шутишь? – заволновалась я.
– Насчет поцелуя не шучу.
– Тогда расцелую, когда вернешься.
Он поднялся вместе со мной на третий этаж и сам позвонил в Стасину дверь. Стася предстала перед нами с зажатым в зубах мундштуком. Курить она бросила еще до моего отъезда, но иногда, нервничая, грызла мундштук.
– Что случилось? – испуганно спросила я.
– Ничего. Где вас носило, бесовы дети?
– Вам все расскажет пани Зоська, – приложившись к ее ручке, торопливо заверил Левандовский и сбежал.
– До чего ж хорош, – покачала головой Стася. – Скинуть бы мне годков пятнадцать…
– Пятнадцать? – уточнила я. – Возьмите себя в руки.
– И куда понесся наш шляхтич? – хмыкнула Стася.
Я подробно рассказала о достижениях этого дня и пригорюнилась.
– Ясновельможный настаивал, чтоб мы ничего не делали.
– Ну, в этом я большая мастерица. Обедать будешь?
– Нет, спасибо. Успела поесть, пока ждала Германа.
– Так и знала: не обошлось без этого проходимца, – сказала Стася. – Ясно как белый день, он брата надоумил в мужике соседа признать. А теперь забегал. Как бы и его не пришибли, вот бы послал господь такое счастье.
– Стася, – возмутилась я.
– Да ладно, пусть живет, лишь бы от тебя подальше держался.
– А вы чем занимались? – спросила я.
– Музицировала, – кивнула она на допотопное пианино с канделябрами.
– Сыграйте что-нибудь наше, исконно польское.
Стася села за пианино и загрохотала полонез из «Лебединого озера».
– Ну, как? – развернулась она ко мне, закончив свое выступление. – В каждой ноте польская стать.
– Стася, я живу в культурной столице, что вы мне голову морочите, это Чайковский.
– А я что, спорю?
– Только не говорите, что он поляк.
– Но ведь как, шельмец, уважил. Мазурку хочешь?
– Валяйте.
Пока гремела мазурка, я думала о Левандовском. Куда он отправился и насколько это может быть опасно? Ничего не делать оказалось занятием не из простых. Мы и пирог испекли, и новости посмотрели, и дважды обсудили, кто кого убил и за что… Время тянулось медленно. Никаких вестей от Левандовского. Наконец раздался звонок мобильного. Но звонил вовсе не ясновельможный, а Герман.
