– Ага. Елена Владимировна.
– Она сейчас где, не знаете?
– Да вроде уезжать не собиралась. Куда ехать, если завтра похороны?
– Завтра? – переспросила я. – Значит, она в своем загородном доме?
– Я бы там ни в жизнь не осталась после такого… наверное, есть какая-нибудь родня, приютили.
– То есть вы из родственников ни с кем не знакомы?
– К ним вообще редко кто заглядывал, – пожала Татьяна плечами. – Хотя наверняка не скажу. Я ведь в шесть обычно уходила, чем они вечером занимались, да кто к ним ходил…
– Следователи вопросами замучили? – посочувствовала я.
– Не особо. Я ж говорю, какой с меня спрос? Пришла, убралась, сготовила чего надо и ушла…
– Давно вы у них работали?
– В декабре год будет. Уж не знаю, какие у Елены планы, может, придется новое место подыскивать.
– У хозяйки, кажется, со здоровьем неважно?
– Ага. По полдня в постели лежит. Встанет, поклюет чего-нибудь на кухне, и опять в кровать. Летом на качелях спит. Только диву даешься, как бока-то не отлежала. – В голосе Татьяны чувствовалось раздражение, вряд ли она испытывала симпатию к хозяйке.
– А что у нее за болезнь?
– Сердце, давление, вроде инфаркт был… не знаю.
– Вы с ней на эту тему не говорили?
– Нет. Мы вообще не больно разговаривали, так, по хозяйству что спрошу, она ответит.
– То есть дружеских отношений не возникло?
– Какая же дружба, если она мне деньги платит? А мне, значит, надо угождать. Ты не подумай, я ничего плохого про нее сказать не хочу, она баба неплохая. Платили исправно, лишней работой не загружали. Чего мне еще нужно?
– А покойный хозяин как вам?
– Витька-то? – переспросила она. – Потаскун… – тут она едва не подпрыгнула. – Вот ведь дура, распустила язык. Еще места лишусь…
– Не беспокойтесь, – заверила я. – Если хотите, я статью сначала вам покажу. Меня интересует личная жизнь Кудрявцева и его супруги, но я не стану сообщать, от кого сведения. Обойдусь словами: по мнению лиц, хорошо знавших семью…
– До чего вы, журналисты, хитрющие.
– Вам за интервью оплата положена, – ввернула я. – Правда, небольшая. – Покопалась в сумке и протянула Татьяне две банкноты. Она смотрела на них, вроде бы не решаясь взять, но взяла и быстро убрала в карман передника.
– Внучке на подарок. Только я об их жизни мало что знаю…
– Вы сказали, что Виктор Васильевич был…
– Потаскун, – с готовностью кивнула она. – Все так.
– Какие-то слухи до вас доходили?
– Да какие слухи? Он Ленку свою в санаторий отправит, и понеслась душа в рай. Девок в дом таскал. Приеду с утра, а под кроватью то лифчик, то в пепельнице окурки с губной помадой. Еще презервативы тут же бросит, свинья такая, а мне убирай. Вот что значит деньги: не будь их, кто на него взглянул бы? А с деньгами – король, да и только. Еще и выбирал помоложе.
– Вы кого-то из них видели?
– Одну видела. Задержалась как-то с уборкой, а он с ней притащился.
Очень скоро выяснилось, говорит Татьяна, судя по всему, о моей подружке детства.
– Совершенно наглая девка. Хоть бы смутилась. Куда там. И ему хоть бы что. Сказал только: «побыстрее заканчивай и иди».
– Елена о его увлечениях знала?
– Увлечения, – хмыкнула домработница. – Говорю: потаскун. Знала, наверное. Как не знать. Но, видать, терпела.
– При вас они не ссорились?
– Никогда. Он к ней всегда уважительно относился. Ни в жизнь бы не подумала, что изменяет. «Леночка… Котеночек…» – передразнила она. – Я, знаешь, что думаю: виноватой она себя считала, что детей у них нет. Вот и закрывала глаза на его паскудства.
– Елене сколько лет? – спросила я.
– Она точно вобла сушеная, поди разберись. Лет сорок пять, должно быть. Весной двадцать пять лет совместной жизни отмечали, то есть хотели. Ресторан заказали… А накануне она слегла, и отмечали вдвоем. У камина.
– Может, ей просто хотелось побыть с ним наедине?
– Может. Только почто тогда деньги на ресторан тратить? По мне, баба она взбалмошная. Лежит-лежит, а потом раз – и за границу усвищет. В санаторий. Наши санатории не уважает. Может, там ей легче было, может, даже совсем хорошо.
– Что вы имеете в виду? – насторожилась я.
– Она ведь муженька своего лет на пятнадцать моложе. Я-то знаю их совсем ничего, и что там раньше было…
Я изобразила недоумение, вроде теряясь в догадках. Татьяна вздохнула:
– Вот, смотри. Бабе за сорок, больная-пребольная. Муж пылинки сдувает, но девок таскает прямо в дом.
– Думал, ей недолго осталось? Разводиться не хотел, но радостей себя не лишал?
– То-то, радостей… Я в шкафу разбиралась, в гардеробной, в ящике ее бельишко лежит, нижнее. Я белье когда выглажу, сверху положу, и все. А тут разобраться решила…
– И что нашли? – поторопила я.
– Белье и нашла. Да такое… прости господи… девка молодая не всякая наденет. Как их…
– Стринги, – подсказала я.
– Ага. Все в кружевах. И лифчики вроде этих стрингов… Правда, ей и прикрывать особо нечего. Но сама подумай…
– Может, она мужа порадовать хотела? – предположила я.
– Может. Только сдается мне, муженек это ее бельишко не видел ни разу. Перед ним она все больше умирает. Вот тогда я и подумала… – Татьяна сделала паузу, словно прикидывая, стоит ли продолжать, и вдруг рукой махнула. А я, понижая голос, сказала:
– Елена смотрела на шашни мужа сквозь пальцы, потому что у нее кто-то был?
– Был или нет, не скажу. Ни разу при мне даже не звонил никто. Да и не стала бы она здесь… если только в санаториях своих…
– Так о чем же вы тогда подумали? – не отставала я.
– Терпеть она своего Витю не могла, вот о чем. И к себе не подпускала, болезни придумав. Оттого и шлялся.
«Смелое заявление», – решила я и вновь полезла с вопросами. Но ничего интересного Татьяна более не сказала. Выходило, что подозрения ее ни на чем не основаны. Эротическое белье женщины часто покупают, чтобы просто себя порадовать, не обязательно для любовника.
Покинув квартиру Татьяны, я собралась звонить Левандовскому с еще одной просьбой: узнать, где сейчас живет вдова Кудрявцева. Но тут объявился Герман, и мои планы изменились.
– Что сказал следователь? – торопливо спросила я, ответив на звонок.
– Ничего толкового. Говорил весьма обтекаемо. Вроде все указывает на самоубийство. Но что-то им не нравится.
– Ты сейчас свободен?
