Зачем все это?
Шея ужасно затекла, Лариса попробовала пошевелить ею, но поняла, что голова, вероятно, при помощи все того же обруча зафиксирована так, что повернуть ее она была не в состоянии.
Что он задумал?
Послышались шаги, словно кто-то перемещался по усыпанному битым кирпичом полу, и перед ней предстал банкир Илья Люблянский – на этот раз без парика, демонстрируя свою наголо выбритую голову.
– Очнулись, Лариса Игоревна? – произнес он насмешливо. – Что ж, можем приступать…
Оттуда-то сбоку донесся детский крик – и Лариса похолодела, узнав голос Тимыча. Ее нынешнего Тимыча. Ее единственного Тимыча.
Другого ведь и не было. Или все-таки был?
– Не думал, что вы такая клиническая идиотка, – вздохнул банкир, подходя к ней и проверяя узлы на веревке. – Точнее, конечно, предполагал. Ведь вы один раз уже помогли мне, подсобите и в другой… Хотя я ведь не шутил – заори вы тогда в кафе, я бы вас на месте кокнул. А пока шум да гам, удрал бы. А ваш Тимыч был к тому времени у нас в руках…
Лариса посмотрела ему в водянистые глаза и спросила:
– Что вы хотите? Резать меня на кусочки? Вырывать калеными щипцами язык? Тыкать в глаза ржавым гвоздем?
– Фу, какого вы о нас плохого и, главное, предвзятого мнения! – фыркнул с гримасой превосходства Люблянский. – Мы ведь не клуб садистов или каких-то там джеков потрошителей. Хотя и такой, кажется, существует. Никто вас пытать не будет. Просто я хочу, чтобы вы стали свидетельницей того, как вашему сыну придется помучиться. Прямо у вас на глазах. Причем мучить его буду не только я, но и ваш первый сын. Здорово я придумал? А потом по ситуации я решу, убивать вас или нет. Склоняюсь к тому, чтобы оставить вас в живых. Чтобы до конца вашей никчемной, Лариса Игоревна, жизни у вас в ушах стояли крики сыночка, а перед глазами – ужасные картинки истязаний…
Лариса дернулась, но не двинулась ни на миллиметр. А Люблянский усмехнулся:
– Можете орать, визжать, пускать слюни. Вас все равно никто не увидит. Эта территория принадлежит одному из моих друзей и последователей, тут мы в полной безопасности. Кстати, и закрыть глаза, как вы уже поняли, вы не в состоянии, и повернуть голову тоже. Так что представление, единственным зрителем которого станете вы, начинается! Я ведь тогда, в СИЗО, на руке у вас увидел четкую линию – вам придется страдать. И потерять второго сына!
Он скинул кожаную куртку, обнажая литой накачанный торс.
– Зачем все это? – произнесла еле слышно Лариса. – Почему вам недостаточно… Недостаточно просто причинить боль… Просто издеваться… Просто убить…
Люблянский, подойдя к ней, наотмашь ударил ее по лицу и прошипел:
– И ты еще спрашиваешь, дрянь? Потому что мне это нравится. Потому что это нам нравится! Потому что меня заводит, если я причиню боль и невыразимые страдания твоему сыночку прямо у тебя на глазах. Тебя, так и быть, не трону, ты мне неинтересна. Хотя когда-то проявляла повышенный интерес к моей эрекции. Очень скоро я буду купаться в твоей боли и в твоих слезах. Потому что я – повелитель Вселенной! Потому что я всемогущий!
Он снова ударил ее, а потом неожиданно успокоился. И Лариса поняла, что имеет дело с умалишенным. Но крайне хитрым, логически мыслящим, способным на любую мерзость умалишенным.
– А вообще я хочу проучить тебя за то, что ты причинила нам столько проблем. Потому что теперь наш «Клуб любителей-цветоводов» уже не тот. И никогда не станет прежним. Ничего, уеду за рубеж, организую там новый. Но ты должна заплатить! Эй, Тимыч, веди другого Тимыча!
Лариса с бьющимся сердцем, которое, казалось, было готово лопнуть и разлететься на кусочки, увидела, как кто-то втащил в помещение ее Тимыча. Мальчик, лицо которого было покрыто кровоподтеками, держался на редкость мужественно и не плакал. Только увидев Ларису, всхлипнул.
– Все будет хорошо, родной! – крикнула Лариса, а Люблянский закатил ей оплеуху и прошипел:
– Ничего уже, Лариса Игоревна, не будет хорошо. Во всяком случае, у вас…
А взгляд Ларисы был прикован к тому, кто держал ее Тимыча. Ибо он тоже был ее Тимычем. Это оказался накачанный молодой человек, облаченный в кожу и, что ужаснее всего, с красной резиновой маской демона на лице.
«Подмастерье сатаны», так и есть… Раньше им был Люблянский, теперь им стал ее Тимыч.
– Тимыч, это твоя мамочка! Лариса Игоревна, это ваш Тимыч! – захохотал Люблянский. – Кстати, Тимыч, ты видишь, это твоя мамочка променяла тебя на этого паршивца. Как ты думаешь, нам стоит наказать за это и ее, и его?
Маска демона качнулась из стороны в сторону, и Лариса произнесла:
– Тема… Тимофей… Сынок… Я прошу тебя… Я ни на кого тебя не променяла. Я люблю тебя, как и раньше. Но люблю и другого Тиму. Он – твой брат! Не слушай этого страшного человека. Нет, уже не человека… Отпусти своего братика…
– Отпустишь братика? – осведомился Люблянский, и маска снова качнулась из стороны в сторону.
– Молодец, мой Тимыч! – воскликнул банкир. – Ладно, хватит болтать, пора приступать к делу!
Из глаз Ларисы хлынули слезы, и она была несказанно этому рада, потому что видела только размытую картинку того, что происходит. Люблянский подошел к юному демону, который удерживал Тимыча. Потом раздался протяжный крик ребенка…
Лариса завизжала, да так, как не визжала еще никогда в своей жизни. Это был не голос человека, не голос боящейся за своего ребенка матери, не рык львицы, защищающей отпрыска, и не рев самки динозавра, отпугивающей хищников от своей кладки.
На мгновение Лариса сама ощутила себя то ли ангелом, то ли демоном. Она кричала, и ее крик заполнял весь зал. Она видела, как молодой человек – ее сын – отпустил Тимыча, а Люблянский, схватившись за голову и зажимая уши, ринулся к ней.
– Прекрати! – заорал он, но Лариса, набрав полную грудь воздуха, принялась кричать еще громче.
Приблизившись к ней, банкир со всей дури ударил Ларису в грудную клетку. Чувствуя неимоверную боль и хватая воздух губами, Лариса тем не менее пыталась продолжить кричать. Но из горла вырывались только прерывистые урчащие звуки.
Она должна кричать. Она должна…
До тех пор, пока у этих нелюдей не лопнут барабанные перепонки, пока не спадут путы, пока их не услышит Тот, Кто Слышит Все.
Люблянский снова ударил Ларису, и женщина окончательно смолкла. Поковыряв в ухе мизинцем, банкир произнес:
– Ну и луженая у тебя глотка, стерва! Оглохнуть можно. Что, заткнулась? Тимыч, давай, приступай. И я к тебе чуть позднее присоединюсь…
Лариса открыла рот, но поняла, что не в состоянии издать ни звука. Тимыч, ее Тимыч, громко плакал. Лариса все надеялась на чудо, но чуда не произошло. Потому что чудес не бывает…
