Господи боже! Триста фунтов! Неужели это действительно так?
Оправившись от потрясения, она поняла, что цена в английских фунтах, а не в венгерской валюте. Кроме того, интересно, что невесомый лоскуток шелка, очевидно, сшит в «ателье», описывающем свою коллекцию как эфемерную и женственную. Каждое изделие выпускалось ограниченным тиражом, для определенных клиентов. Такой же пояс с подвязками и лифчик поднимет цену немногим больше чем до тысячи фунтов.
Натали тихо присвистнула. Ничего себе! Если он извращенец, то живет на широкую ногу!
Она уже хотела запихнуть трусики обратно, но увидела, что на обороте этикетки что-то написано.
«Я сунула это в твой чемодан, чтобы ты точно знал, что именно не надену в следующий раз, когда будешь в Лондоне. Чмоки-чмоки.
Арабелла».
– Брр!
Скривив губы, она стала укладывать трусики в ящик. Но здравый смысл и голая задница заставили слишком долго колебаться. Трусики все еще были у нее в руке, когда дверь открылась и в комнату ворвалась борзая. За ней шел Доминик в потемневшей от пота рубашке.
– Нашли все необходимое? – Он бросил на кухонную стойку поводок и белый бумажный пакет.
– Почти все.
Она подняла руку. С указательного пальца свисал шелковый кружевной лоскут.
– Как, по-вашему, Арабелла не будет возражать, если я позаимствую ее трусики?
– Кто?
– Арабелла. Лондон. Чмоки-чмоки.
– А, верно! Эта Арабелла!
Вздернув брови, он оглядел прозрачный шелк.
– Очень мило. Где вы это нашли?
– В ваших носках. На обратной стороне этикетки была записка.
Он перевернул этикетку и стал читать. До нее донесся резкий запах его пота, щетина затемнила щеки и подбородок. Мужественно удерживаясь от широкой улыбки, он отдал ей трусики.
– Уверен, Арабелла возражать не станет.
Зато Дом возражал. И понял это еще до того, как она развернулась и подол рубашки приподнялся ровно настолько, чтобы он увидел ее упругие ягодицы.
– Это было ошибкой, – заявил он борзой, когда дверь ванной закрылась. – Теперь я целый день буду представлять ее в черном шелке.
Пес насторожился. Коричневое ухо поднялось, белое обвисло, словно тот серьезно обдумывал сказанное.
– Она такая хрупкая, – сурово напомнил Дом псу. – Сбита с толку, напугана и, возможно, еще не оправилась после падения в Дунай. Словом, воздержись от того, чтобы слюнявить ее спереди, а я постараюсь выбросить из головы мысли об ее филейной части.
Легче сказать, чем сделать. Он понял это, когда она вышла с холодным лицом, в одной рубашке и крошечных черных трусиках.
Подумать только, в Нью-Йорке он посчитал ее серой мышкой. Сейчас она выглядела совсем по-другому. С раскрасневшимся после душа лицом и влажными волосами, в которых проглядывали красивые темно-каштановые пряди. Огромные очки, главенствующие в ее облике, отвлекали от глаз цвета корицы и короткого прямого носа. Он помнил, полные губы во время их разговора были сжаты в тонкую неодобрительную линию. Она и теперь пыталась изобразить нечто подобное. Но их так и хотелось поцеловать.
Не стоит думать о ее глазах, губах или голых ногах. Надо помнить, что она беззащитна. Растеряна.
– Я купил яблочных оладий у своего любимого уличного торговца, – сообщил он, показывая на белый пакет на стойке. – Они хороши и холодными, если вы голодны, но лучше разогреть в духовке. Поешьте, пока я приму душ.
– Я их подогрею.
Обойдя стеклянную стойку, она наклонилась, изучая рукоятки на плите. Рубашка снова приподнялась. Едва на дюйм. Самое большее на два. Все, что он увидел, – задняя часть бедер. Проглотил стон и, прихватив чистые джинсы и рубашку, он удрал в ванную.
Дом пробыл там недолго. Горячий обжигающий душ и шампунь на волосы.
Он потер ладонью трех-четырехдневную щетину, но тут же забыл о бритье, унюхав соблазнительный аромат теплых яблок.
Она сидела на высоком табурете, смеясь над дрожащим комком экстаза, устроившимся между ее бедер.
– Нет, идиот ты этакий! И нечего глупо улыбаться! Больше не дам тебе ни кусочка!
Она подняла глаза, оживление растаяло при виде Дома. Смех мгновенно погас. Он почувствовал эту потерю, как резкий тычок в солнечное сплетение.
Иисусе, Мария и Иосиф! Интересно, она терпеть не может всех мужчин или только его? Он не знал, но уж точно собирался выяснить!
Эта женщина скрывает в себе столько тайн! Презрение, с которым она относилась к нему в Нью-Йорке. Это абсурдное дополнение. Потеря памяти. Пока еще необъяснимая причина, по которой она оказалась на его мансарде. Дом не помнил случая, когда бы женщина бросала ему столько вызовов. Он уже хотел сказать ей об этом, когда зазвонил телефон.
– Это Сара, – сообщил он, быстро взглянув на лицо, появившееся на экране. – Моя кузина и ваш босс. Хотите поговорить с ней?
– Я… э-э-э… хорошо.
Он сообщил расстроенной кузине последние новости.
– Натали все еще со мной. Физически с ней все в порядке, но память так и не вернулась. Потолкуй с ней.
Он повернул телефон так, чтобы на экране появилась Натали. И он, и Сара видели отчаянную надежду и тут же мучительное разочарование, промелькнувшее в чертах референта, когда она посмотрела на лицо на экране.
– О, Нат! – начала Сара с боязливой улыбкой. – Мне так жаль слышать, что ты пострадала.
Рука Натали прокралась к затылку.
– Спасибо.
– Мы с Девом сегодня прилетаем в Будапешт и заберем тебя домой.
Глаза Натали нерешительно блеснули.
– Дев?
– Девон Хантер. Мой муж.
Она явно не узнавала имени, и это вызывало такую досаду, что Дом счел нужным вмешаться. Наклонившись, он заговорил в камеру:
– Сара, почему бы вам не подождать немного? Сегодня мы еще не говорили с полицией. Они хотели проследить за передвижениями Натали в Венгрии и, может быть, нашли для нас информацию. Кроме того, они могли найти ее портфель или сумочку. Если нет, придется ехать в американское посольство и получать новый паспорт, чтобы она смогла покинуть страну. Это может занять несколько дней.
– Но…
Сара старалась скрыть тревогу. Дом полагал, что она чувствует себя лично ответственной за несчастье с помощницей, застрявшей в чужой стране.
– Ты согласна ненадолго остаться в Венгрии, Нат?
– Я…
Она перевела взгляд с экрана на Дома и борзую, голова которой лежала на ее колене.
– Да.
– Может, тебе лучше остановиться в отеле? Я сегодня же могу снять номер на твое имя.
