– Кому это ясно, что ты не можешь здесь оставаться?
– Кейд, мы разводимся. Предполагается, что должны ссориться, а не жить в одном доме, словно добрые соседи.
– Покуда солнце всходит на востоке, я не намерен больше ссориться с тобой.
– Терпеть не могу, когда ты цитируешь Вождя Джозефа. – Она лгала. Она любила это. Любила так же, как то, что он делал кофе, как ей нравится, даже не спрашивая, как надо.
Ей нравилось, что Кейд не забыл, как она купила картину, совершенно не вписывающуюся в их семейный бюджет, в названии которой использовалась эта цитата. Джессика помнила, что он не стал злиться. Повертел полотно, где конь мчался навстречу солнцу, и, улыбнувшись, сказал: «Пожалуй, она стоит того, чтобы недельку поголодать».
Впрочем, голодать им, конечно, не пришлось.
Это было в самом начале, когда иметь свой дом и мужа, о котором надо заботиться, казалось ей чем-то новым и увлекательным. Позднее стало казаться, что Кейда раздражало, когда она покупала что-то в дом.
Джессика подумала, не стоит ли напомнить ему об этом. Нет, это выглядело бы слишком мелочно. Она бросила на него взгляд. Почему он вспомнил эту цитату? Не потому ли, что они начинают новую жизнь? И в этой жизни больше не будут ссориться? Но все ссорятся, когда разводятся.
– Нет ли у тебя желания развлечься сегодня? Раз уж нам не нужно заниматься ремонтом?
Нет, она совсем не хотела развлекаться! Она хотела развестись. Продать дом, где они жили вместе. Порвать все нити, связывавшие ее с ним. Усыновить ребенка и устроить свою жизнь без него. Развлечься? Кто это развлекается в процессе развода?
– Мне казалось, я убиваю всю радость, – сказала она, поставив чашку и сложив руки на груди. Ей вдруг захотелось, чтобы рубашка, в которой она спала, выглядела хоть немного секси. Приходилось признаться себе в этих предательских мыслях.
Кейд выглядел смущенно:
– Ты убиваешь всю радость?
– Так ты сказал. В тот день, когда ушел.
Казалось, он искренне потрясен.
– Не может быть.
– Да, ты это сказал. – На самом деле эти слова прожгли ее, как раскаленное клеймо, оставив след, от которого так и не смогла избавиться.
– Ты уверена?
– О да.
Он выглядел искренне расстроенным, но она чувствовала, что не может спустить это так просто.
– Ладно, – она постаралась придать голосу непринужденную легкость, – как ты обычно развлекаешься? Ты ведь, наверное, в этом эксперт теперь, когда никто не висит на твоей шее мертвым грузом.
– Джессика, я не помню, чтобы говорил это. Должно быть, в сердцах, и это ничего не значит. Мне очень жаль.
Она пожала плечами, будто ее это ничуть не трогало, будто не твердила эти слова в уме ежедневно в течение целого года.
– Итак, допустим, мы действительно решили сегодня развлечься, хотя я не говорю, что согласна, что бы ты предложил? – Интересно, не прозвучало ли это так, будто она прощает его? Или прощает? – Не забудь, у меня рука в гипсе. Так что прыжки с парашютом не годятся. Как и скалолазание. И скачки на быках.
– Неужели я сказал, что ты убила радость?
– Да! А потом собрал вещи и ушел, и больше никогда не вернулся.
– Джессика, я думал, ты позвонишь.
– Зачем мне было звонить? Это ведь ты ушел. – Она старательно пыталась скрыть боль. – Я думала, ты позвонишь.
– Я не знал, что сказать.
– Я тоже. И не собиралась умолять тебя вернуться.
– Зачем умолять вернуться? Думаю, поэтому я и не позвонил. Мы оказались в полном тупике. Устали, измучились, настрадались. Ходим по кругу. Ты хотела ребенка. Я уже ничего не хотел.
Джессика увидела в его лице настоящую боль. Как она не замечала ее раньше? Неужели действительно так погрузилась в себя, в свои желания и не смогла разглядеть, что происходило с ним? Обвиняла Кейда в бесчувствии по отношению к себе. Теперь она увидела, что виноваты оба. Джессика почувствовала, как по спине побежал слабый холодок осознания.
– Ну, – она осторожно продвигалась по минному полю, – отвечай на вопрос. Какое развлечение ты можешь предложить однорукой женщине?
Глаза Кейда остановились на ее губах.
– Прекрати.
– Ты о чем? – невинно поинтересовался он.
– Перестань так смотреть на меня. Я думаю, для однорукой женщины это уж слишком.
– Что?
– Ты знаешь.
Он криво улыбнулся.
– А я думаю, это могло бы стать отличным развлечением.
– Черт возьми, это почти невозможно.
– Не согласен. Мне нравится преодолевать трудности. Люблю придумывать, как с ними справиться.
Господи, она не могла оставаться здесь еще несколько дней, когда сам воздух между ними дышит чувственным напряжением.
– Я мог бы начать с того, чтобы помочь тебе принять душ. – Его голос сделался совсем низким и соблазнительным.
Джессика бросила в него подушку. Бросок получился неточным, Кейд уклонился, стараясь обезопасить кофе. Рассмеялся и скорчил ей рожу:
– Значит, договорились? Сегодня идем развлекаться?
– Согласна, но только если ты будешь хорошо себя вести, – предупредила она, потянувшись рукой к следующей подушке.
– А я должен? О’кей, о’кей. – Он попятился и исчез за дверью.
Джессика пошла в ванную, умылась и надела платье для беременных. Увидев свое отражение в большом зеркале до пола, украшавшем роскошную гостевую ванную, поняла, как мало преуспела в достижении своей цели.
Джессике хотелось выглядеть так, словно ей на все наплевать! Но явно не настолько плохо. Ни дать ни взять сирота, брошенная на пороге детского приюта. И все же, отказываясь поддаться соблазну заслужить хоть каплю одобрения со стороны Кейда и уж тем более пытаться выглядеть привлекательно, она гордо вышла из ванной.
По правде сказать, была еще одна причина. Она просто больше ничего с собой не взяла. Думала, что пробудет здесь совсем недолго. Учитывая, насколько шаткой оказалась ее решимость, выглядеть жалкой, пожалуй, наилучший вариант.
Кейд стоял у рабочего стола на кухне и выкладывал на тарелку круассаны, судя по всему, только что принесенные.
– Вау. Извини, не могу на тебя смотреть. Забыл, насколько уродливо это платье. А может, подсознательно старался забыть. Для меня это настоящая психотравма.
– Оно не такое уж плохое. – Он до сих пор не надел рубашку. В департаменте жизненных несправедливостей это бы наверняка оценили. Он не хотел на нее смотреть, а ей хотелось смотреть на него бесконечно.
– Нет, оно безобразно. Можешь мне поверить. Одна радость, его безобразность наводит меня на мысль, чем сегодня заняться. Первым делом устроим шопинг.
