Мы отступили от Имперского моста, встретили там цепных псов – полевую жандармерию. Они не хотели нас оттуда выпускать, хотя мы были все в крови. Они говорили нам, что вы СС, у вас приказ защищать Вену до последней капли крови, возвращайтесь обратно в бой. Они хотели достичь компромисса, что раненые выгружаются и остаются, а остальные, на амфибиях, возвращаются в бой. Но, как мне потом рассказывали, я сам был без сознания, наш командир расстрелял этих цепных псов, чтобы вывезти раненых. Так ужасна была война.
Я попал в госпиталь, который находился сразу за Штокгау. Пуля застряла в голове сзади, в паре сантиметров от места, где начинается позвоночник. Если бы пуля попала в позвоночник, я бы был уже мертв. Пуля застряла в мясе, кости не задела, ранение было средней тяжести, хотя у меня до сих пор от этого головные боли.
Тут поступил приказ: вся танковая дивизия СС «Мертвая голова» снимается с фронта и собирается в Линце на Дунае. Цель – повторное использование в войне вместе с американцами против русских. Это был приказ. Вся дивизия медленно поехала вдоль Дуная. Перед нами отступали американцы. Как мы позже узнали, они должны были отступить к демаркационной линии в Линце, потому что этот район занимали русские. Сзади нас медленно двигались иваны, они все еще нас уважали. У Линца мы остановились в Прейгартен, дальше американцы нас пускать не хотели. Мы прорвались за демаркационную линию, в американскую зону, и там мы были в большом котле. Стояли там пару дней. Еще продолжалась обычная военная жизнь, продовольствие у нас еще было, но совсем не было воды. Пара совсем молодых офицеров, оберштурмфюрер и унтерштурмфюрер, застрелились прямо перед строем, они боялись, что нас отправят в русский плен. Тогда один высший офицер, американский полковник, сказал: «Товарищи, война для вас окончена, вы едете в Мюнхен, в демобилизационный лагерь, через Линц». Ха-ха! Сформировали походные колонны: американский танк, потом 500 человек, рядами по пять человек, потом опять танк. На танках сидели безумные, ставшие дикими ковбои. Мы замаршировали, сначала на запад, потом на север, потом неожиданно была развилка, и дорога повернула на восток. В этот момент мы уже поняли, что идем к русским. Колонна, 500 человек, которая шла перед нами, подходила к месту, где лес очень близко подходил к дороге. У них еще была надежда, и около 100 человек из этой колонны бросились в лес. Они не думали, что американцы, эти свинские собаки, там, в лесу, поставили пулеметы и посадили автоматчиков. Те, кто бросился в лес, были расстреляны. Оттуда вернулась примерно половина, и эта половина была расстреляна дикими ковбоями, которые сидели на танках. Все эти 100 человек до сих пор числятся пропавшими без вести. Я сам видел, как их убивали.
Я вам также зачитаю письмо, которое я еще мог послать с фронта домой.
«Дорогие мамочка, папа и Карл-Хайнц!
/Карл-Хайнц – это мой младший брат, который тогда еще не родился, он родился уже после начала русского наступления./
Я уже десять дней нахожусь на самом переднем фронте. Эти дни стали для меня самым тяжелым испытанием. В первые же дни моего пребывания на фронте я теснейшим образом соприкасаюсь с иванами, которые атакуют нас намного превосходящими силами. Для меня это не сразу стало легко, когда катятся танки иванов и стреляет артиллерия. Честно говоря, лучше бы меня здесь не было. Но сегодня, после десяти дней на фронте, атаки и пение выстрелов стали для меня обычной музыкой. Человек привыкает к неизбежному. В данный момент я нахожусь на позиции пулемета MG вместе со старым и опытным командиром отделения, у которого Железный крест первого класса и золотой значок за ранения. Они я – это расчет пулемета, и за эти десять дней мы уже несколько раз стреляли по иванам. Меня действительно радует, что жизнь на фронте – это игра со смертью. Некоторые мои товарищи, которых я узнал за эти десять дней, уже пали или были ранены. Я тоже мог бы быть среди них, если бы в тот день, когда иваны прорвались на наши позиции, меня не послали в тыл с донесением. Я все еще верю в моего ангела-хранителя, который держит надо мной свою спасающую руку. Я рад и одновременно горд, что благодаря счастливому случаю я был причислен к элитной роте. Я нахожусь во вспомогательной роте танковой дивизии СС «Мертвая голова», которая находится не на фронте, а охраняет штаб дивизии. Успехи нашей роты во время десятидневного участия в боях описывает статья в газете. Извините, что я так долго не писал, но здесь нервы должны быть напряжены до предела днем и ночью, чтобы держаться. Днем и ночью бьет артиллерия так, что у меня уже звенит в ушах. Днем и ночью мы сидим в холодных окопах, с мокрыми ногами и пустым желудком, потому что снабжение очень тяжело доставлять в окопы, которые находятся на расстоянии 500 метров от врага. Мы надеемся, что еще на этой неделе, после всех наших усилий и лишений, нас переведут на тыловую позицию. Если бы вы только могли меня сейчас видеть: абсолютно грязный, одежда грязная и вши – я выгляжу как иван. Я здоров, и настроение у меня хорошее, мне бы еще выспаться, потому что я 10 дней не спал, а приглядывал за иванами. Спал только несколько часов днем, если иваны позволяли. Надеюсь, что вы все здоровы. Наверно новый маленький Динер еще не родился, надеюсь, что он уже будет на месте, когда я приеду в отпуск. К сожалению, письмо я должен заканчивать, потому что должен сменить моего командира отделения у пулемета – он сам не спал три дня и три ночи, но дал мне отдохнуть несколько часов. Вообще, дух товарищества на фронте просто неповторим. Я еще должен написать бабушке, потому что она от меня тоже еще ничего не получала. Итак, дорогая мамочка, дорогой отец, Карл-Хайнц, будьте здоровы и пишите мне. Извините за неровный подчерк, я пишу на стальном шлеме».
Это просто одно из моих писем, которое я послал домой. Как вы видите, наша мораль на фронте в первые дни была практически высрана в штаны, говоря по-немецки, но потом мы укрепились и терпеливо сносили неизбежное. Так было с каждой фронтовой свиньей: сначала страх и отчаяние, но потом мы распрямлялись и держались.
Мы немного отвлеклись. Как я уже говорил, мы были на дороге к выдаче русским, колонны по 500 человек, окруженные танками. Тут я неожиданно увидел вонючие и вшивые создания, стоящие на краю дороги. Это были первые иваны, в своей коричнево-земляной униформе, лысые, грязные и пьяные. Они стояли там и пялились на первых проходящих немцев. Мы были в униформе СС, на мне и на многих была ДАМ-куртка [Deutsche Angelgeräte Manufaktur] с эмблемой СС, куртки были отличные, защищали нас зимой. Русские бросились в нашу колонну, они увидели, что у всех еще были часы и кольца. «Ури» (Uhr – часы) и кольца у нас сразу исчезли. Американцы остановились, это для них было слишком, и товарищ, который шел в последней колонне, потом мне рассказывал, что американцы стреляли в русских. Там образовалась пробка, американцы стреляли в колонну, убили нескольких немцев и задели пару русских. Это так, к слову.
Мы были окружены русскими, и тут мы увидели, какими они были слабыми. Старые Т-34, залатанные, грязные, мятые, ржавые. А у нас танки были в прекрасном состоянии. Мы подумали, если бы мы, наша боевая танковая дивизия СС «Мертвая голова», пошли вместе с американцами против русских, то мы выкинули бы русских за Урал. Это были мечты, которые так никогда и не исполнились. Эти предатели, американцы, выдали нас русским. Мы были единственной полноценной дивизией, выданной русским. JI.A.H. («Лейбштандарт Адольф Гитлер»), «Викинг», «Дас Райх», «Гогенштауфен» – они все были на левом берегу Дуная, а мы были на северном берегу Дуная. И мы попали к русским, а они попали к американцам или соответственно к англичанам, им очень повезло.
