Это было очень мило. Правда. И я бы с радостью поучилась бриться. Но проблема была в том, что я никогда не снимала шлема. Во мне начали борьбу два чувства: желание ответить на дружеский жест Атоса и паническое стремление убежать и спрятаться. Увы, единственное, что я могла, – это опустить голову и молчать.
Мой учитель сам вывел меня из этого глупого положения:
– Я вспомнил. В легионе говорят, что у тебя чертовка, поэтому ты и не снимаешь шлем. Так?
Я кивнула. Да, в легионе именно это и говорят. Они говорят, а не я. Мне не хотелось без нужды врать Атосу, хотя все наши отношения были густо замешаны на неправде.
– Ты сегодня молчаливый… – Он отвернулся к щиту и продолжил резкими движениями сбривать со щек ровные полоски мыла.
– Мне все говорят, что я в мать, – с трудом выдавила я. – Волос нет не только на лице, а на всем теле. А чертовка… от нее, в общем, тоже волосы выпадают. – Чтобы подкрепить свои слова, я закатала штанину и показала гладкую коленку. Обернувшийся Атос даже присвистнул.
– Что ты вообще забыл в легионе, парень? – Он подошел ко мне, так и не смыв до конца мыло со щек и подбородка. Волосы тоже намокли и топорщились сильнее прежнего. Внезапно крайниец схватил мою руку и нажал большим пальцем в середину ладони, раскрыв мои пальцы. Так в детстве я, играя, надавливала на мягкие лапки кошек, чтобы они показали коготки.
– Твои руки – девчачьи руки. Они не созданы для меча. – Он поднял мое запястье, всматриваясь в него, словно ища там какое-то профессиональное клеймо мечника. – Жилы, мышцы, само сложение. Для тебя есть много прекрасных работ: портной, ткач, ювелир – много где пригодились бы твои тонкие пальчики.
Я резко выдернула руку и спрыгнула с бочки. Разговор зашел в опасную область.
– Я здесь, и вы выучите меня. И теперь это и ваша задача, чтобы эти нежные ручки научились убивать не хуже грубых ручищ.
Я боялась, что он разозлится, но он только рассмеялся.
– И голос у тебя писклявый, Лис. Ты хоть писаешь-то стоя?
– Стоя, – густо краснея под шлемом, солгала я. Это была первая полноценная ложь за весь этот разговор.
– Никто не видел, так что не доказано. – Он широким жестом сбрил последнюю полоску мыла, пропустив лишь кусочек пены за ухом.
– А вы тоже, когда идете по малой нужде, собираете вокруг команду, чтобы все посмотрели на… на… на это?
Я ожидала, что у Атоса все-таки лопнет терпение, но вместо этого он и сам покраснел, причем яркие краски стыда выступили у него только на скулах. По бегающим глазам я поняла, что он смущен темой нашего разговора не меньше меня. Генерал, но все же двадцатилетний мальчишка.
– Нет, – наигранно грубо произнес Атос. – Я предпочитаю ходить один.
– Именно, – гордо заявила я, считая точку в разговоре поставленной. Маленькая победа, правда, я так и не поняла, в какой именно войне.
Затем я встала на цыпочки и пальцем собрала пену из-за его уха. Девушке из замка с руками, созданными для ткачества и тонких работ, и в голову бы не пришла такая фривольность. Но Лис из легиона Алой Розы был тот еще сорвиголова. Он сдул пену и засмеялся. И Атос, грозный командир трех тысяч солдат и чума боевого поля, краснеющий как мальчишка, засмеялся вслед за ним.
#Бусина третья
Хотя наши беседы и стали интереснее, но на моих боевых навыках это никак не сказалось. Тренировки были бесполезны, и с каждым днем это становилось все очевиднее. Мне не хватало силы не то что на нападение, но даже на банальную защиту. Самой удачной попыткой отразить удар Атоса стала та, при которой я удержалась на ногах – и то лишь потому, что, вспахав сапогами добрый участок земли, я уперлась спиной в ограду тренировочной площадки.
Атос не сдерживался, когда нападал на меня на тренировках. Конечно, в его атаках было меньше ярости, чем в наш первый бой, но, Войя подери, он совсем меня не щадил. Этим бы он оскорбил себя, да и меня, пожалуй, тоже. Его огромный меч и та сила, которую он вкладывал в каждый свой удар, раз за разом отбрасывали меня, словно пушинку. Точно невидимая стена, передо мной каждый раз вставала мощь Атоса, и я никак не могла ее преодолеть.
Кипевшее во мне море ярости сменилось океаном безысходности. Мы не могли быть партнерами по поединку, не могли быть друзьями – и я все больше чувствовала себя огородным пугалом, на котором он оттачивает свои боевые навыки.
– Тебе не хватает чего-то. – На третьей неделе Атос высказал то, что было ясно нам обоим. Удивительно, что генерал не сказал этого раньше, учитывая его нетерпеливость во всем.
– Чего же?
– Не знаю. Каждый ведь дерется за что-то свое. – Он пятерней взлохматил свою и без того взъерошенную голову, отчего стал похож на какую-то хищную птицу с носом-клювом. – Для кого-то основной мотив борьбы – ярость. Кому-то достаточно желания жить…
Раньше мне казалось, что и того и другого во мне даже с излишком. Во всяком случае, столько, что должно хватить на приличный бой. Вероятно, я ошибалась, поэтому и не ответила моему генералу ничего, а только продолжила рассматривать траву под носком сапога. Вся истоптанная – недолго она тут продержится, если мной продолжат пахать поле.
– Перерыв. Иди попей. – Атос безнадежно махнул рукой и двинулся к своему шатру.
Это был конец. У нас никогда не было перерывов. Генералу легиона надоела плохая игрушка. Я оказалась куда менее занятной, чем мы оба полагали.
Я направилась к походной кухне, чтобы выпить прохладной речной воды из запасов легиона. Внутри меня было так же пусто как внутри моей фляжки. В своих мечтаниях я, бросив все, сбегала из легиона. Куда угодно, лишь бы не возвращаться на тренировку. Именно на этих тяжких раздумьях в меня врезался какой-то солдат.
Это был плотный верзила с противной мордой. Ему было мало спихнуть меня с дороги, он с размаху поддал мне кулаком в спину – и я слетела с тропинки, ловя ртом воздух.
– С дороги, сучонок. – Здоровенный детина с соломой вместо волос и блеклыми рыбьими глазами не сказал, а просто прорычал эти слова.
– Господин… – Я поднялась с колен, переводя дыхание, и оттого говоря медленно и с паузами. – Не соблаговолите ли вы… повторить… что только что мне сказали?
Дубина, собиравшийся уже уходить, развернулся ко мне. Жажда поколошматить кого-то прямо-таки горела в его глазах. Раззявив беззубый рот в тупой усмешке, он рыкнул:
– Я сказал: «С дороги, су…»
Мой шлем врезался в подбородок этого «никчемы». Я почувствовала, что расшибла лоб, но сейчас меня это мало волновало. Солдат пошатнулся и с удивлением посмотрел на меня и даже занес кулак. Но все его движения были такими медленными.
Впервые за все время в легионе внутри меня, в самом моем сердце, что-то треснуло – со стоном раздираемой ткани. Я хотела научиться держать удар не из-за ярости или мести, не из желания выжить. Причиной всегда было лишь одно – я презирала свою слабость, которая позволила другим управлять мной: ранить мое тело, насмехаться надо мной, унижать меня. Моя слабость была самым страшным моим врагом. И в лице этого увальня я увидела именно ее.
