– Вот они, – я обвел рукой библиотеку. – Можно подумать, что книги стоят себе тут недвижно и беззвучно, но ведь они переговариваются между собой, хотя и кажется, что друг друга не знают. Поддерживать беседу им помогают их авторы – так яйцо использует курицу, чтобы получилось новое яйцо.
Я поставил «Трех мушкетеров» на прежнее место на полке. Дюма попал в хорошую компанию: с одной стороны «Пардайяны» Зевако, с другой – «Рыцарь в желтом камзоле» Лукуса де Рене
[159]
. Времени у нас было достаточно, поэтому я открыл последнюю книгу и громко прочел:
Часы в Сен-Жермен д'Оксеруа пробили полночь, в это время по улице Астрюс двигались вниз три всадника, закутанные в плащи, и вид у них был не менее решительный, чем поступь их лошадей.
– Первые строки, – произнес я. – Первые строки почти всегда бывают замечательными… Помните нашу беседу о «Скарамуше»? «Он появился на свет с обостренным чувством смешного…» Бывают начальные фразы, которые помнишь всю жизнь, согласитесь… Например, «Пою оружие и героя»… А вы никогда не играли в такую игру с кем-нибудь из очень близких вам людей? «Скромный молодой человек в разгар лета направлялся…» Или: «Давно уже я привык укладываться рано». И, разумеется, вот это: «15 мая 1796 года генерал Бонапарт вступил в Милан…»
Корсо скривился:
– Вы забыли ту, что привела меня сюда: «В первый понедельник апреля 1625 года все население городка Менга, где некогда родился автор «Романа о розе», казалось взволнованным так…»
– Да, действительно, первая глава, – подтвердил я. – Вы все проделали отлично.
– То же самое сказал Рошфор, прежде чем упал с лестницы.
Наступило молчание, нарушенное ударами часов, которые отбивали три четверти двенадцатого.
Корсо кивнул в сторону лестницы:
– Осталось пятнадцать минут, Балкан.
– Да, – согласился я. Этот тип обладал дьявольской интуицией. – Пятнадцать минут до первого понедельника апреля.
Я поставил «Рыцаря в желтом камзоле» на прежнее место и прошелся по библиотеке. Корсо продолжал наблюдать за мной, не трогаясь с места и не выпуская ножа из рук.
– Нож пора бы убрать, – прозрачно намекнул я.
Он чуть помедлил, но лезвие закрыл, а нож сунул в карман, правда, при этом глаз с меня не спускал. Я одобрительно улыбнулся и снова указал на книги.
– Мы никогда не остаемся с книгой наедине, не правда ли? – проговорил я, только чтобы не молчать. – Каждая страница напоминает нам какой-нибудь из прожитых дней и помогает воскресить те чувства, что наполняли его. Счастливые часы отмечены мелом, печальные – углем… Где именно я тогда находился? Какой принц назвал меня своим другом, какой нищий – братом?.. – Я немного помолчал, подыскивая новые слова, чтобы закруглить болтовню.
– Какой сукин сын – товарищем… – подсказал Корсо.
Я глянул на него с упреком. Этот зануда решил испортить всю мою речь, сбив высокий пафос, который я ей придал.
– Зачем вы лезете на рожон?
– Я веду себя так, как мне нравится, ваше высокопреосвященство.
– В этом «высокопреосвященстве» я улавливаю иронию. – Он задел меня за живое. – Из чего делаю вывод, сеньор Корсо, что вы остались во власти предрассудков… Это Дюма превратил Ришелье в злодея, хотя злодеем тот никогда не был… Дюма руководствовался литературными соображениями… Ведь я объяснял вам это во время нашей последней встречи в мадридском кафе.
– Грязный трюк, – возразил Корсо, не уточнив, кого имел в виду: Дюма или меня.
Я решительно поднял вверх указательный палец, вознамерившись закончить свою мысль.
– Это вполне законный прием, подсказанный чутьем и талантом самого великого сочинителя историй из всех, какие только существовали в нашем мире. И все же… – Тут я горько улыбнулся, с искренней печалью. – Сент-Бёв уважал его, но не признавал как писателя. Виктор Гюго, его друг, отдавал должное умению Дюма выстраивать драматическое действие – и не более того. Плодовитый и расточительный, говорили о нем. Не владеющий стилем. Его упрекали за то, что он не копался в печалях и невзгодах, одолевающих человеческое существо, а также – в недостатке тонкости и проницательности… Недостаток тонкости! – Я провел ладонью по корешкам серии о мушкетерах, которая стояла на полке. – Я согласен с добрым папашей Стивенсоном: не найти другого гимна дружбе – столь же длинного, полного приключений и прекрасного, как этот. Вспомните «Двадцать лет спустя»: сперва герои едва ли не сторонятся друг друга; это зрелые, эгоистичные люди, погрязшие в мелочах, навязанных им жизнью, они даже принадлежат к враждующим лагерям… Арамис и д'Артаньян врут и притворяются, Портос боится, что у него попросят денег… Условившись встретиться на Королевской площади, они берут с собой оружие и готовы пустить его в ход. А в Англии, когда из-за неосторожности Атоса все они попадают в опасную переделку, д'Артаньян отказывается пожать ему руку… В «Виконте де Бражелоне» в истории с железной маской Арамис и Портос выступают против старых друзей. Но это случается потому, что они живые, полные противоречий человеческие существа. Хотя всегда, в некий высший момент, снова побеждает дружба. Великая вещь – дружба! А у вас, Корсо, есть друзья?
– Хороший вопрос!
– Для меня дружбу всегда воплощал в себе Портос в пещере Локмария: гигант погиб под скалой, чтобы спасти товарищей… Помните его последние слова?
– «Чересчур тяжело»?
– Точно!
Признаюсь, я даже слегка растрогался. Совсем как и тот молодой человек, которого в клубах табачного дыма описывал капитан Марлоу
[160]
, Корсо был одним из наших. Но, к сожалению, он оказался упрямым, злопамятным типом и ни за что не желал дать волю эмоциям.
– Вы, – заявил он вдруг, – любовник Лианы Тайллефер.
– Да, – признал я, хотя мне хотелось еще поговорить о Портосе. – Великолепная женщина, не правда ли? У нее, конечно, есть свои пунктики… Но она так же прекрасна и верна, как миледи из «Трех мушкетеров». Любопытная вещь! В литературе есть выдуманные персонажи, способные обрести самостоятельное существование; мало того, они близки миллионам людей, многие из которых даже не читали тех книг, где герои эти появляются. В Англии таких трое: Шерлок Холмс, Ромео и Робинзон. В Испании два: Дон Кихот и Дон Жуан. Во Франции один: д'Артаньян. Что касается меня, заметьте…
– Вы сейчас опять уйдете в сторону, Балкан…
– Не уйду, не бойтесь. Я только хотел сказать, что готов поставить миледи в один ряд с д'Артаньяном. Фантастическая женщина. Лиана той же породы… Муж в подметки ей не годился.
– Это вы об Атосе?
– Нет, о бедном Энрике Тайллефере.
