В ходе наступления войска фронта штурмом овладели укрепленными городами Пилькаллен, Рагнит и сильными опорными пунктами обороны немцев: Шилленен, Лазденен, Куусен, Науйенингкен, Леннгветен, Краупишкен, Бракупенен, а также с боями заняли более 600 других населенных пунктов…»
Далее перечислялись фамилии командиров. Караваева среди них не оказалось – в приказе Верховного названы были от командира бригады, дивизии и выше. Генерал Доброхотов упомянут, конечно, был.
Пролеткин продолжал читать:
– «…Сегодня, 19 января, в 21 час столица нашей родины Москва от имени Родины салютует доблестным войскам 3-го Белорусского фронта, прорвавшим оборону немцев в Восточной Пруссии, двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий.
За отличные боевые действия объявляю благодарность руководимым Вами войскам, участвовавшим в боях при прорыве обороны немцев.
Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!
Смерть немецким захватчикам!»
– Вот оно, братцы, как дело-то пошло! – торжествующе подвел итог Пролеткин.
После боев за сильно укрепленную Инстербургскую полосу в газетах появился новый приказ:
«Войска 3-го Белорусского фронта сегодня, 22 января, штурмом овладели в Восточной Пруссии городом Инстербург – важным узлом коммуникаций и мощно укрепленным районом обороны немцев на путях к Кёнигсбергу…»
Ромашкин никогда еще не видел, чтобы город горел таким огромным костром. Инстербург в алых волнах пламени стоял, как театральные декорации. Дыма почти не было, всюду бушевал огонь, и в этом море огня виднелись тут и там остовы многоэтажных зданий. Город жгли сами фашисты.
А через несколько дней разведчики опять читали приказ генералу армии Черняховскому:
«Войска 3-го Белорусского фронта сегодня, 26 января, с боем овладели городами Восточной Пруссии – Тапиау, Алленбург, Норденбург и Летцен, – мощными опорными пунктами долговременной оборонительной полосы немцев, прикрывающей центральные районы Восточной Пруссии…»
Это был последний приказ, адресованный генералу Черняховскому. 19 февраля 1945 года командующий фронтом был убит под городом Мельзак осколком снаряда, попавшим в грудь. Когда Ромашкин услыхал об этом от майора Люленкова, не поверил:
– Не может быть! Выдумал кто-то!..
– Из штабдива сейчас сообщили по телефону, – подтвердил Люленков печальную весть.
Ромашкину все же не верилось. Когда погибали бойцы и офицеры в атаке, в рукопашной, при обстреле или бомбежке – это воспринималось Ромашкиным как нечто неизбежное: война есть война. Но как мог погибнуть Черняховский?! Василий вспомнил красивое, мужественное лицо командующего фронтом, его доброжелательные глаза, волнистые волосы. На миг он даже почувствовал приятный запах одеколона, который уловил, когда командующий сидел рядом.
– Просто не могу представить его мертвым, – с отчаянием сказал Василий. – Он же историческая личность! Не может он погибнуть!
Люленков пожал плечами, произнес горестно, как давно обдуманное:
– Все люди умирают одинаково. Но смерть исторической личности всегда кажется нелепостью, будто такие люди не подвластны смерти. Они при жизни стали историей. Это и есть бессмертие, когда человек остается живым в памяти людей.
Они замолчали, затянулись махорочным дымом, и каждый в ту минуту мысленно видел живого генерала и горевал о нем.
После Черняховского 3-м Белорусским фронтом стал командовать маршал Василевский, он подготовил и повел войска на штурм Кёнигсберга.
Ромашкин со своими разведчиками, как обычно, вышел к городу одним из первых. За годы войны он повидал множество сильных укреплений, а по справкам, которые присылали из штаба, представлял, что ожидает их под Кёнигсбергом. И все же, разглядывая в бинокль город-крепость, Ромашкин был поражен.
Он понимал: все, что видит, это лишь малая часть укреплений, которая не поддается маскировке, а остальное спрятано глубоко в земле.
– Такое преодолеть, пожалуй, никому не под силу, – тихо сказал Василий. Он даже говорить громко не мог, глядя на встающие одна за другой линии дотов, дзотов, бетонных надолб, проволочных заграждений, перед которыми, он знал, располагались минные поля.
– Ничего, товарищ старший лейтенант, – сказал Саша Пролеткин, – поспим, поедим, поднатужимся – и накроется этот Кёнигсберг!
Это «поспим, поедим, поднатужимся» продолжалось два месяца. Войска усиленно готовились к штурму, изучали схемы, макеты укреплений, тренировались на местности, отрабатывали взаимодействие между пехотинцами, артиллеристами, огнеметчиками, танкистами.
В батальоны и роты приезжали операторы, инженеры, разведчики из вышестоящих штабов, рассказывали бойцам о кёнигсбергских укреплениях и о том, как лучше их преодолеть. Политработники проводили беседы о славных победах, одержанных предками на той земле, и о подвигах, которые совершались сейчас на других фронтах.
В полку Караваева офицер штаба армии, подполковник Кирко, развесив в пустом цехе какого-то немецкого заводика огромные схемы и фотографии, читал лекции для офицеров, для солдат стрелковых батальонов и специальных подразделений. Часто эти лекции переходили в живую беседу.
– Линии Инстербургская и Дейме были очень прочными, но мы справились с ними, – говорил подполковник. – Есть все основания полагать, что и Кёнигсберг не устоит.
– Причешем! – весело отозвался усатый сержант в первом ряду.
– Но нельзя, товарищи, недооценивать мощи крепости, – возразил Кирко. – Она строилась семьсот лет. Все эти годы укрепления наращивались, совершенствовались. Кёнигсберг – самая мощная крепость фашистской Германии. Ни Берлин, ни любой другой город не может сравниться с ним. Посмотрите на эту схему…
Подполковник подошел к большому листу, на котором несколько кругов, заключенных один в другой, окаймляли черные квадраты городских кварталов.
– Первая оборонительная полоса – это так называемый внешний обвод: при позиции – четыре ряда окопов. Противотанковый ров, фугасы, мины, железобетонные надолбы, ежи из рельсов, проволочные заграждения да еще специальные малозаметные препятствия. Все это лишь подступы к крепости, они прикрыты многослойным артиллерийским и пулеметным огнем.
Подполковник подошел к другой схеме.
– Переднюю линию сооружений немцы называют «ночной рубашкой Кёнигсберга», имея в виду, что в ней можно спать спокойно, она, по их мнению, непреодолима.
– Снимем и рубашку, и штаны и куда надо наподдадим, – весело сказал все тот же сержант.
– Итак, основу крепостных сооружений составляют пятнадцать фортов. Они окружают город сплошным кольцом, и у каждого форта есть свое название. Вот смотрите: «Король Фридрих», «Мариенбург», «Квендау», «Королева Луиза», «Кальген», «Канитц», «Лендорф», «Понарт»… Между собой эти форты связаны окружной дорогой. Каждый форт – это многоэтажное железобетонное сооружение со своей электростанцией, складами продовольствия и боеприпасов, госпиталем. Толщина стен достигает трех метров. Вооружение – несколько десятков пулеметов, две-три артиллерийские батареи. Гарнизон – до батальона. Перед фортами рвы шириной двадцать метров, глубиной семь метров. Водой рвы наполнены с таким расчетом, чтобы затруднить использование переправочных средств: всего-навсего до половины.
