– Верьте мне, господа офицеры, – взмолился пленный, – я к этой казни не имею никакого отношения…
Его отправили в штаб дивизии, а полк стал готовиться к преследованию противника. Колокольцев вызвал Ромашкина, приказал:
– Вы, голубчик, пойдете за немцами раньше всех. Как только батальоны нажмут с фронта, постарайтесь проскочить в глубину и разведайте, нет ли у противника промежуточных рубежей, минных полей, в каком состоянии мосты, дороги.
Из блиндажа начальника штаба Василий вышел вместе с Люленковым. Капитан посоветовал:
– Ты, Ромашкин, не жди, когда батальоны ударят. В тыл идти лучше до начала атаки. Когда перестрелка начнется, можешь потери понести.
Ромашкин согласился с этим. Если немцы оставят здесь только прикрытие, проскочить нетрудно.
– Я возьму с собой весь свой взвод, – сказал Василий. – Вам на всякий случай оставлю несколько разведчиков во главе с сержантом.
– Правильно! – одобрил Люленков. – И Жмаченко там делать нечего, он со своим хозяйством пусть к штабу пристроится. Кстати, подыщи там место и для штаба полка – мы здесь тоже не задержимся. Ради такого дела попрошу, чтобы дали в помощь тебе саперов.
– Хорошо бы взвод сержанта Епифанова, я с ним уже работал.
– Ладно, схлопочу Епифанова, – пообещал Люленков.
В глубине души он ревниво относился к успехам и славе Ромашкина. Искренне сожалел, что теперешнее служебное положение не позволяет самому ходить на задания. Убежден был, что если уж у этого юнца все так хорошо получается, то у него-то – человека, куда более сведущего в делах разведки, – получилось бы и получше. Но при всем том капитан всегда помогал Ромашкину, чем только мог.
К ночи ромашкинский взвод, усиленный саперами, перебрался в первую траншею. Конечно, туда, где располагалась рота Казакова. Там все уже были готовы к движению вперед. Бойцы, туго подпоясанные, с сидорами на спине и противогазными сумками, набитыми всяческим солдатским скарбом, с нетерпением ждали сигнала. Преследование – это не прорыв долговременной обороны, когда приходится под огнем артиллерии идти на вражеские пулеметы. Тут лишь бы столкнуть прикрытие.
Казаков тоже позавидовал Ромашкину:
– Вы – как вольные птицы, лети, куда хочешь! Не то что я, грешный: граница справа, граница слева, на такой-то рубеж выйти в десять ноль-ноль, на такой-то к пяти ноль-ноль.
– Зато ты теперь большое начальство, – пошутил Ромашкин.
Казаков пропустил шутку мимо, сказал серьезно:
– Слушай, Ромашкин, а если набрехал твой фриц? Если никакое там не прикрытие, а главные силы нас встретят?
– Не должно бы. По-моему, фриц сказал правду.
– Знаешь завет разведчика? Верить верь, но проверь!
– Вот и проверим. Если нарвемся на главные силы, предупредим весь полк.
– Ты взводом сразу не суйся, дозорами сначала пощупай… – Казаков прислушался к немецким пулеметам. – Вроде поболе обычного стреляют. Перестаралось прикрытие.
– И мне кажется, сегодня огня больше, – сказал Епифанов.
Казаков поглядел на него и спокойно посоветовал:
– Ты, сержант, не об этом пекись, а внимательней под ноги смотри. При отходе фрицы хитроумные ловушки устраивают. В одной деревне, помню, боец взбежал на крыльцо – взрыв, под ступенькой мина была. В другом доме дверь стали отворять – опять взрыв, фрицы к двери мину присобачили, а сами в окно драпанули. Так что гляди в оба!
– Постараемся, – заверил Епифанов.
– Ну, тогда пойдемте, хлопцы, – пригласил Казаков.
– А ты куда? – удивился Ромашкин.
– Я вас до немецкой передовой провожу. Надо же мне знать: прошли вы или нет? У меня там хорошая балочка есть на примете. Помогу опять по старой дружбе.
– Смотри, Караваев узнает, будет снова баня!
– Не узнает, – убежденно сказал Казаков.
Вскоре он вывел всех в темную, заросшую кустами низину. Шепнул Ромашкину:
– Мин здесь нет, я проверил.
Эх, Петрович, Петрович! Был ты разведчиком и остался им. Видно, не раз выбирался сюда по ночам, чтобы отвести душу!
Сам Казаков объяснил это так:
– В парилке, бывает, хлещешь себя веником – и больно, и приятно. Уж и дышать-то нечем, вот-вот концы отдашь, а остановиться не можешь, все поддаешь! Вот и здесь, в нейтральной, происходит со мной то же: вроде бы смерть кругом, а мне интересно с ней в кошки-мышки поиграть. Конечно, не всякому это понятно.
Но Ромашкин-то его понимал…
Из лощины были посланы в дозор Рогатин, Шовкопляс и Пролеткин.
Они возвратились скоро.
– В траншее никого нет, а на высотке, на самом пупу, фриц с пулеметом, – доложил Пролеткин. – Я предлагал снять его, да Иван не позволил. Талдычит: не велено – и хоть режь самого.
В данной обстановке разумней было бы, пожалуй, снять пулеметчика. Но не хотелось конфузить Рогатина. Василий поддержал его:
– Вас посылали в разведку. И хорошо сделали, что не сняли фрица, могли нашуметь.
– Да мы бы его без всякого шума… – уверял Саша.
– А может, и правда снимем? – озорно подмигнул Казаков. – Моей роте будет легче. На один пулемет поменьше – и то дело.
Ромашкин посмотрел в черные глаза Петровича. Там светился азартный охотничий огонек.
– Не надо, Ваня, – попросил Ромашкин. – Узнает Караваев, плохо тебе будет. Мы сами снимем пулеметчика, поможем твоей роте.
Казаков вздохнул, огоньки в его глазах потухли.
– Ну ладно, только прежде свой взвод за их траншею уведи. А то нашумите – сорвется задание.
– Не сомневайтесь, Иван Петрович, мы чисто все сделаем, – сказал Рогатин.
Казаков с любовью посмотрел на него.
– Ты можешь.
Взвод выполз к немецкой траншее. Один за другим разведчики и саперы перемахнули ее и скрылись в кустах.
Когда все собрались, Рогатин приподнялся, посмотрел на Ромашкина. Василий кивнул. Иван толкнул Сашу Пролеткина, и они исчезли во тьме. Ромашкин напряженно вслушивался. Лежавший рядом с ним Епифанов шептал:
– Может, им надо было группу обеспечения дать?
– Справятся сами. Не от кого обеспечивать, немцев в траншее мало.
– Пройти бы по всей обороне и всех часов поснимать! – мечтательно выдохнул Епифанов.
– У нас другая задача.
– Петровичу бы подсказать, он бы со своими ребятами сделал.
– Догадается без нас…
Мелькнули две темные фигуры у основания кустов. Саша держал поблескивающий вороненой сталью немецкий пулемет.
– Ну, как вы его? – спросил Епифанов.
