– Пойдем покушаем? – предложил Велимир.
– Пойдем, – с готовностью согласился я.
И только мы сели за стол, как я вспомнил о злосчастном возничем.
– А пленный где?
– Какой пленный?
– Да на возке мы привезли, на запятках сидел, связанный.
– Никто мне вчера ничего не сказал, да и не до того было.
Ни слова не говоря, отодвинув завтрак, боярин поднялся и пошел во двор. Я вышел за ним.
– Андрей, ты где?
Андрей вывернул из-за угла дома.
– Здесь я, боярин.
– Пленный где?
– Где ж ему быть? В холодном подвале сидит. Вчера ты занят был, и я не стал беспокоить.
– Правильно!
Боярин повернулся ко мне.
– Чего с ним делать думаешь?
– В Разбойный приказ отправить. Нам ничего толком не сказал – хотел я его повесить, да веревки не нашлось.
– Сейчас бумагу напишу. Андрей, кликни Тимофея, пусть лошадь в повозку запрягает – татя в город везти надо. Сам поедешь за стража, мою бумагу в приказ отдашь. Коли спрашивать чего будут – ответишь, ты же сам все видел. Понял?
– Как не понять! Сделаю, как велишь!
– Исполняй.
Мы вернулись с боярином в дом и продолжили трапезу.
Я пробыл у боярина несколько дней. За это время сын его оправился и окреп, стал вставать – правда, ходил скособочившись, придерживая рукой правый бок. И как-то, за заботами о сыне боярина, я и не придал значения тому, что Андрея-то в усадьбе все нет! Видно, свои личные дела-заботы во Владимире задерживают, раз не спешит возвращаться. Скоро мне пришлось убедиться, что я ошибался…
В один из дней я подошел к Велимиру, поклонился.
– Ну что, боярин, все наладилось. Я в город возвращаюсь, заеду через несколько дней – надо швы у сына снять.
– Эй, люди! Коня седлайте лекарю!
Холопы шустро вывели из конюшни моего Орлика, накинули потник, седло, подтянули подпругу.
И тут я услышал приближающийся топот копыт. От леса к имению скакали трое всадников. Добравшись до нас, старший спросил:
– Чье село?
– Мое, – с достоинством ответил боярин.
– Назовись.
– Ты кто такой, чтобы меня на моей земле расспрашивать?
– Подьячий Разбойного приказа Герасим Воскобойников.
– С этого и надо было начинать. Боярин я, Велимир Татищев. Что за нужда привела ко мне?
– Сказывали, лекарь из Владимира у тебя.
– Вот он.
Я выступил вперед.
– Ты обвиняешься в убийстве злонамеренном боярина Сорокина, – грозно объявил подьячий.
– Не знаю такого, – твердо ответил я.
– Андрей, из боярских детей, показал, что именно ты убил его из пистолета.
– А, так то на дороге боярин был? Я его за разбойника принял. Он возничего убил да возок с боярыней угнал.
Вмешался Татищев:
– Я сам тому свидетель – ко мне возок с боярыней приезжал, я ездового дал взамен убитого – до места им добраться. И пленного на возке привезли, коего Андрей в Разбойный приказ по моему велению отвез. Постой, а где Андрей? Эй, кто-нибудь?! Кто Андрея видел?
Холопы только плечами пожимали.
– Не ищи его, боярин, у нас он.
– Андрей-то здесь при чем?
– Сообщник он.
– Да вы что, белены объелись? – возмутился Велимир.
– Не знаем ничего. Кожин, сдай саблю и пистолет, поедешь с нами.
Спорить я не стал – отцепил саблю, вытащил из-за пояса пистолет, протянул старшему.
Поднялся в седло Орлика. Несколько растерявшийся и обескураженный Татищев сказал на прощание:
– Ты держись, Юрий. Не верю, чтобы Андрей мой и ты злодейство учинили. Сам завтра же с утра в Разбойный приказ поеду – надо разбираться. Не допущу бесчинства без вины ни к тебе, ни к Андрею! Андрей из боярских детей. На него пятно ляжет – позор на весь мой род. Не дам фамилию облыжно пачкать!
– Трогай! – скомандовал подьячий.
Я поехал впереди – конные стражники окружили меня со всех сторон. Так мы и ехали до города.
Подъехали к Разбойному приказу. Меня сразу препроводили в подвал и заперли в одиночной камере.
Я уселся на пол. Бред какой-то! Конного на дороге я действительно застрелил и не собираюсь отрицать этого – так ведь за дело. И кто знал, что он боярин? Бояре на дорогах бесчинствами не занимаются.
В камере узилища постепенно стемнело – скудный свет сюда попадал с улицы через крохотное, забранное решеткой оконце у самого потолка. Как я понял, наступил вечер.
Тюремщик принес ведро воды и кружку.
– Пей, жрать нечего.
Я выпил две кружки воды кряду.
Громыхая здоровенными ключами на связке, тюремщик ушел, унося воду.
Думать ни о чем не хотелось, что сделано, то сделано. А доведись повториться событиям снова – я ни на йоту не изменил бы совершенного.
А посему я просто улегся на прелую солому и уснул.
Утром я был разбужен самым бесцеремонным образом. Громыхнула дверь камеры, зашли двое образин – по-другому их не назовешь, подхватили меня под руки и поволокли по лестнице наверх. Я бы и сам смог идти, но мне просто не дали.
Меня втолкнули в комнату, впечатали на табурет и встали сзади.
Передо мной в пяти шагах стоял стол с письменными принадлежностями. За столом в кресле восседал невзрачного вида плюгавый служивый, раздувавший щеки от собственного величия и осознания важности своей персоны.
– Кто таков?
– Кожин Юрий, лекарь.
Вероятно, это был подьячий. Он старательно заскрипел пером по бумаге.
– Ты обвиняешься в злонамеренном убийстве боярина Сорокина Ильи. Что можешь сказать?
– На дороге я убил татя, который зарубил возничего и угнал возок с боярыней, назвавшейся мне Матвеевой Варварой. Мои слова может подтвердить боярский сын Андрей – мы вместе были. А еще пленный, что вместо убитого кучера управлял возком.
– Так, значит, не отрицаешь, что боярина жизни лишил?
– Нет, убил татя.
– Приведи сорокинского холопа.
Стоявший сзади амбал вышел и скоро вернулся с пленным ездовым, которого мы хотели повесить. Едва увидев меня, мужик ткнул в меня пальцем:
– Он, он это! Убил на дороге хозяина моего, честнейшей души человека, и меня хотел повесить.
– Это правда? – строго спросил подьячий боярского холопа.
